Летний ангел - Монс Каллентофт

Никто не открывает, и некоторое время они молча стоят под дверью. Ощущают запах тлена.

— Войдем? — Малин произносит это как призыв, а не как вопрос, не хочет оставлять места для сомнений.

— Не имеем права, ты прекрасно знаешь.

— Что же нам тогда делать? И как, черт побери, нам до нее добраться? Она как туман, как дым или тень. Выбирай, что тебе больше нравится.

— Успокойся, Малин, успокойся.

— Прости. От этой жары я дурею.

— Поехали в управление. Посмотрим, что у нас есть. Нужно провести совещание.

— Хорошо. Так и сделаем.

Прежде чем сесть в машину, Малин звонит Туве, хочет узнать, чем та занята, убедиться, что с ней все в порядке.

Береза дает тень, а в машине Зак тянется к клапану холодного воздуха рядом с регулятором зеркала заднего вида.

Туве сразу отвечает на звонок.

— Мама, я библиотеке, сижу читаю. Тебе повезло, что я забыла отключить телефон. Здесь нельзя разговаривать, но сейчас я, кажется, никому не мешаю.

— Маркус с тобой?

— Я сегодня с ним рассталась.

«Об этом ты мне ничего не сказала, хотя я что-то такое предчувствовала, — думает Малин. — Что же ты ничего не рассказала, Туве?» Ей хочется упрекнуть дочь, спросить: «Почему ты не предупредила меня, что собираешься порвать с ним?» Но когда она могла это сделать? Времени не было. Поэтому Туве молчит, у нее есть секреты от мамы.

И еще из-за чего-то. Есть другое объяснение, от которого у Малин начинает болеть живот, и она прогоняет эту мысль.

Малин ожидала, что они расстанутся, но почему так внезапно?

Но ведь такое обычно и случается неожиданно — как открытие?

— Мама, ты меня слышишь? Я сказала, что рассталась с Маркусом.

— Он расстроился?

— Да.

— Тебе было тяжело?

— Даже не знаю, мамочка, потом стало гораздо легче.

— Туве, мы поговорим об этом вечером, когда увидимся дома.

«Как много книг на свете, — думает Туве, бродя среди полок в поисках того, что можно взять на дом. — А времени на чтение так мало».

Она вытаскивает с полки книгу «Особый класс» — она читала о ней в газете, это американский роман о школе-интернате для богатых.

«Это подойдет», — думает она и пять минут спустя выходит из библиотеки с книгой под мышкой.

Поесть?

Но я не проголодалась, а мамы все равно нет дома, так какое удовольствие есть в одиночестве?

Дяденек с граблями в парке уже нет, а тень под деревьями недалеко от парковки на дороге, ведущей к дворцу, манит и притягивает.

«Полежу в траве, почитаю, — думает Туве. — А чем мне еще заняться?»

Ты приближаешься ко мне.

Неужели мне так невероятно повезет и ты ляжешь на траву под дубом, в тени, в двух шагах от меня?

Ты ведешь свой велосипед прямо в мою сторону.

Я могу подойти к тебе, если ты уляжешься там, всего в пяти метрах, и взять тебя. Никто ничего не заметит.

Туве прислоняет велосипед к стволу дерева, бросает взгляд на парковку, но не видит фургона, наполовину скрытого за раскидистым кустом. Ей не до того — хочется скорее окунуться в книгу, в слова, в красивый вымысел.

Она вынимает из сумки пляжное полотенце, расстилает его в траве, ложится на бок и начинает читать.

Позади фоном — звуки города.

Сирена «скорой помощи», гудение машин, шуршание сотен вентиляционных агрегатов. Голоса людей в отдалении.

Где-то открывается дверь.

Вскоре звуки города тонут в ритме слов у нее в голове.

Я иду к тебе.

Ничто ничего не видит, середина дня, и мы одни в парке, я возьму тебя.

Возле дворца никого не видно, ни у здания администрации, ни в парке.

Ни на дорожке у библиотеки, ни за большими стеклянными окнами. И я приближаюсь к твоему возрождению. Я возьму тебя к нему для последнего действа.

Они скажут, что я спятила.

Возможно, я не в себе.

Но я сделаю это.

Введу в тебя нечто.

Асфальт парковки под моими ногами сменяется травой, я уже совсем рядом, в тени того же дерева. В руке у меня тряпка, смоченная эфиром, на моих белых одеждах ни пятнышка. Ты не слышишь моих шагов, и я встаю на колени возле твоего оранжевого полотенца, подношу тряпку к твоему носу.

Что это?

Резкий ядовитый запах, что-то влажное жжет нос, и Туве поворачивается. Но тело не хочет, почему же оно не слушается, и уголком глаза она видит белую фигуру, чувствует тяжесть чьих-то рук, и мир начинает выветриваться, и хочется спать, спать, но я не собираюсь спать, не здесь и не сейчас, и я чувствую, как какая-то сила тащит меня по траве, потом по чему-то твердому, похожему на асфальт, и затем зрение отказывает, мир превращается в сон, а потом все делается черным и холодным, пустым, без сновидений.

Мир становится немым, бессловесным и потому перестает существовать.

Небо дрожит.

Как в очарованном сне, заполненном белизной, она протягивает руку к прозрачной оболочке, чувствует, как эта оболочка дрожит, убирает руку, остается во сне, видит сны о мире, о себе живой.

Огонь везде.

Он перескакивает с одной кроны дерева на другую, гудит, с треском разрывая все на своем пути на горящие части.

Лето жаркое. Но адское пламя лесов еще жарче. Огонь уже распространился до озера Хюльтшён, и Янне и его коллеги бегут, повернувшись спиной к берегу, пожарные шланги цепляются за траву, извиваются зигзагами, тянутся к воде, где генераторы приводят в действие огромные насосы.

Ночь он провел на полу в пожарной машине, спал в пустом багажном отсеке, предназначенном для брандспойтов. Ночь пела вокруг, шуршала и грохотала, распространяя запах дыма, обуглившихся животных и насекомых, земли, обратившейся в пепел.

Пламя — как тревожная стена в сотне метров от них. Они сближаются все быстрее. Человек против огня, огонь против человека.

Он насквозь промок от пота, ему хочется сорвать одежду, убежать от жара в прохладную воду озера.

Огонь — как сказочное чудовище.

Они стоят в ряд, вонзая ему в шею острые лезвия водяных струй.

Совещание.

Карим Акбар откашливается, смотрит перед собой пустыми глазами, словно пытаясь найти пляшущую в воздухе пылинку, чтобы остановить взгляд на ней.

Малин только что рассказала о своих догадках по поводу Веры Фолькман, о фальшивых данных ее фирмы, которая, скорее всего, вообще не существует. Сообщила, что они не смогли ее найти, «она как гарь лесных пожаров — ее не видишь, но ощущаешь».