Приют для списанных пилотов - Валерий Хайрюзов

«Надо же, вновь кусочек прошлой жизни вернулся ко мне», — подумал Сергей.

Мишко с Милицей засобирались в дорогу, им нужно было вернуться в Пале. Все вывалили из бункера провожать.

— Милица, возьми на память, — протянув медвежонка, сказал Сергей. — Я его еще в бодайбинской тайге выточил.

Мишко с Милицей начали рассматривать медвежонка.

— Сергей — настоящий каменотес, — похвалила Милица. — Он мог бы сам делать Кругобайкальскую дорогу. Случайно, это не тот медведь, который умер от разрыва сердца?

«Надо же, запомнила!» — отметил про себя Сергей и, улыбнувшись, сказал:

— Нет, у этого медведя каменное сердце. Он, пожалуй, переживет всех нас.

Едва Сергей сомкнул глаза и провалился в небытие, как раздались крики, грохот, стрельба. Кричали и стреляли во дворе. Сергей вскочил, сунул ноги в армейские ботинки. В комнате уже никого не было. На ощупь нашел дверь, выглянул в коридор. Впереди хлопнула дверь, кто-то выскочил наружу. Сергей бросился следом. Во дворе присел от близкого разрыва.

— Турци, турци! — раздались поблизости крики.

Прямо на него бежали трое. Сергей пошарил по земле рукой. Голый асфальт — ни кирпича, ни камня. «Форму дали, а про оружие забыли», — выругался он.

И тут он увидел еще одного бегущего человека с автоматом в руке. Дождавшись, когда он поравняется с ним, Сергей выбросил ногу и свалил его на землю, стал заламывать руки. Тот захрипел, но расставаться с автоматом не спешил. Сергей огрел его кулаком по голове.

Выхватив автомат, передернул затвор.

— Ну что, Аллах акбар! — с веселой злостью закричал он.

— Серж, ты? — услышал он знакомый голос. — Ты что, со своими воюешь?

Сергей остолбенело посмотрел на противника. Перед ним лежал Ратко.

— Ой, друг, извини. Не разобрал! — заоправдывался Сергей. — Спросонья не разобрал.

Переполох и стрельба были вызваны тем, что ночью мусульмане предприняли акцию. Воспользовавшись канализацией, они проникли в расположение сербов и напоролись на огонь дежуривших на крыше пулеметчиков. Бой шел несколько минут, а шуму наделал много. До утра над Сараевом грохотала артиллерия.

А в казарменной комнате, где разместился Сергей, не умолкал хохот. Ратко в который раз рассказывал, как попал в лапы сибирского медведя.

— В таких случаях у нас говорят: бей своих, чтоб чужие боялись, — в ответ смеялся Сергей. — Прости, Ратко, Христа ради!

— Кстати, из-за незнания языка погиб один русский доброволец, — вдруг вспомнил Ратко. — Ворвался в траншею, увидел парней в форме. Думал, что сербы. Стал их окликать по-русски, а его из автомата.

— Скажи, Ратко, а на стороне Республики Сербской воюют мусульмане?

— У Фикрета Абдича в Бихоче, да и у нас есть бойцы, — сказал Ратко. — Был один случай. Во время акции наши ворвались к туркам в траншею. Завязался рукопашный бой. Алия Филиппович свалил одного, а тот вдруг как закричит: «Не убивай меня, я серб, я серб!» — «Ну, тебе, парень, крупно не повезло, — сказал Филиппович. — Я-то — мусульманин!»

Через несколько дней на дороге неподалеку от того места, где размещался русский батальон миротворцев, Сергей встретил майора Зарубина, под началом которого в роте спецназа они с Русяевым служили в Афганистане.

— Ты-то как здесь очутился? — удивился Зарубин. — Недавно Русяева с Тамарой схоронили. Теперь ты объявился.

— Приехал Русяева сменить.

— И ты туда попадешь. Чего неймется? Решил за три марки жизнь свою отдать?

Тон, каким начал разговор Зарубин, Сергея покоробил, но он сдержался, помня, что именно Зарубин четвертого октября в Москве вырвал его из рук пьяных омоновцев.

— Я слышал, русские миротворцы не очень-то жалуют своих земляков, — усмехнувшись, проговорил Сергей. — Теперь убедился. Неужели вся разница в тысяче долларов, которые вы получаете?

— Мы удерживаем ситуацию. Не мы, так здесь были бы американцы, — проговорил Зарубин. — А вы все портите.

— Нам в Афганистане то же самое говорили. И ситуация, Михалыч, проста. Сербам приставили нож к горлу. А тут явились миротворцы. Французы, бельгийцы держат сербов за правую руку, русские — за левую. А в это время хорваты и мусульмане с вашего молчаливого согласия полосуют ножом. Вы злитесь, потому что все прекрасно понимаете. Вам платят, чтоб молчали.

— Ну, давай-давай, — с угрюмым видом протянул Зарубин. — Поискал в Белом доме, теперь здесь поищи правду. Она прилетит кусочком свинца и все иллюзии развеет. Сербы — тоже не подарок. Кричат: если бы не мы, они бы взяли Сараево. Так чего же не брали? Глупо биться головой о стену. А вы бьетесь и выводов для себя не делаете.

— Мне казалось, вы — из думающих, не из тех, кто упал — отжался, — хмуро сказал Сергей и, глянув на майорские погоны, добавил: — Нейтральных из себя корчите. Вот так бы возле Белого дома. Прощай, Илья Михалыч! Жизнь, я думаю, рассудит, кто был прав. Ныне в России свинец достается всем, но больше любит денежных. И не обижайся на нас. Враг, истину исповедав, лучше есть лицемерна друга.

— Ну, это ты загнул, — усмехнулся Зарубин. — И без тебя знаю, что враг лучше лицемерного друга.

По вечерам Сергей рассказывал о далекой войне в Афганистане, Ратко вежливо слушал.

— Турки отобьют у нас километр, кричат десять, — в свою очередь говорил он. — Но борцы они добрые. Не то что политики. Те способны на любую подлость. Взорвали мину на базаре, поубивали своих людей. А потом крик на весь мир подняли. Свалили все на сербов. Людей они не жалеют. Мы одну высоту у них артиллерией отбили, а они назад ее пехотой взяли. Кровь-то у нас одна — славянская. Они и с хорватами ужиться не могут. Под Мостаром между собой часто схватываются. И мирные хорваты бегут спасаться к сербам… Скажи, а ты видел дворец Амина? — помолчав немного, спрашивал он у Сергея.

— Это в Кабуле, — отвечал Сергей. — Что-то вроде крепости для афганских президентов. Русяев был в спецназе, который брал его. В Афгане он отпахал три срока. Мы с ним подружились уже в самом конце перед выводом наших войск. В первое время Николай за мной, как за малым дитем, следил. Если бы не он, лежать мне сейчас в цинковом бронежилете.

— Твой друг, когда дело доходило до рукопашной, начинал кричать: «А вы брали дворец Амина?!» — вспоминал Ратко. — Удержать его было невозможно.

Кофе пили по-сербски. Ратко разбавлял горячий кофе холодной водой. Но чаще пили сливовицу. После Ратко предлагал сыграть в шахматы. Но как Сергей ни старался, Ратко каждый раз обыгрывал его.

— Не везет! — вздыхал Сергей.

— Ничего, зато в любви повезет, — утешал его Ратко.

По утрам он готовил шумадийский чай: расплавлял на сковороде сахар и наливал туда ракии. В Романийской бригаде Ратко служил взводным. Наблюдая за сербами, Сергей удивлялся: вроде бы война, но они беззаботны, веселы. И упрямы. В свободное от нарядов время, если есть что — пьют, затем играют в шахматы. Кто приходит с акций — чистит оружие, затем выпивает и садится играть в шахматы. О том, что было, рассказывает скупо, старается больше помалкивать. Но пьяных он не встречал. Со старшими по званию не пререкаются, подчиняются со спокойными лицами: надо так надо. Он успел разглядеть, что вооружение здесь со всего мира — советского производства, немецкого, своего. Пулеметы называли митральезами, минометы — минобацачами. Были снайперские винтовки Драгунского, автоматы Калашникова.