Индийская принцесса - Мэри Маргарет Кей

Впрочем, последнее замечание бегума не повторила Ашу, с благодарностью принявшему предложение погостить у нее. Его не прельщала перспектива провести оставшиеся несколько недель отпуска, обшаривая окрестности в поисках уединенного пристанища для Джули при температуре воздуха, зачастую достигавшей сорока шести градусов в середине дня, а дом бегумы был большим, прохладным, удобным – и безопасным.

На следующий день ни Кода Дад, ни Гул Баз так и не появились, и Аш отправился верхом к Хасан-Абдалу в надежде встретить Уолли на Абботабадской дороге. Дом еще был погружен в темноту, когда он оставил спящую жену и тихо спустился вниз по лестнице, но, несмотря на ранний час, Зарин уже встал и ждал его во дворе: он тоже выезжал затемно. Они направлялись в разные стороны, потому что Зарин возвращался в Мардан, но он успел оседлать для Аша кобылицу Джули. Двое мужчин молча сели в седло и выехали за ворота. Звезды уже начали бледнеть, и в саду бегумы прокукарекал петух, которому ответил другой, в городе, на чей крик откликнулся третий, в форту у реки, – и вскоре горланила добрая дюжина петухов.

Воздух все еще хранил ночную прохладу, но был лишен свежести и предвещал дневной зной, ибо царило полное безветрие и туманная пелена на реке недвижно висела над бурлящей водой, стремительно текущей мимо стен форта Акбара. Выехав с тропы на большую дорогу, всадники натянули поводья и несколько мгновений напрягали слух в надежде различить отдаленный топот копыт, свидетельствующий о прибытии Кода Дада или Гул База. Но длинная белая дорога оставалась пустынной, и не слышалось никаких звуков, кроме петушиного крика да шума реки.

– Мы встретимся с ними по пути, – сказал Зарин, отвечая на непроизнесенный вопрос, пришедший в голову обоим. – Когда ты собираешься быть в Мардане?

– Через три недели. Если твой отец еще не выехал, передай ему, чтобы он оставался дома: я наведаюсь к нему при первой же возможности.

– Хорошо. Но может статься, я встречусь с ним по дороге, а коли так, он будет ждать тебя здесь, в доме моей тетушки. Ладно, пора трогаться. Па макхе да кха, Ашок.

– Амин сера, Зарин-хан.

Они обменялись коротким рукопожатием и расстались. А через два часа, когда взошло солнце, Аш проехал через Хасан-Абдал и свернул с Равалпиндского тракта налево – на дорогу, ведущую к горам и Абботабаду.

Уолли завтракал под деревьями у обочины, на берегу ручья, пересекавшего дорогу примерно в миле от города, и не сразу узнал худого, покрытого дорожной пылью афридия, который при виде его натянул поводья и спешился в узорчатой тени акации.

– Просто я не ожидал увидеть тебя здесь, – объяснил Уолли, потчуя друга горячим чаем, вареными яйцами и чапати. – В своем письме ты велел встречать тебя в Аттоке, и я рассчитывал найти тебя там, в одном из лучших ранкиновских солнцезащитных костюмов, а не на пыльной дороге в маскарадном наряде. Я всегда знал, что ты горазд на такие штуки, но не сознавал, что ты даже меня можешь ввести в заблуждение, и до сих пор не понимаю, как тебе это удается, ведь лицо у тебя не изменилось – или мало изменилось, – и дело же явно не в одной только одежде. Однако, пока ты не заговорил, я принимал тебя за одного из местных жителей. В чем секрет твоего фокуса, черт возьми?

– Да никакого секрета нет, – сказал Аш, отхлебывая горячего чаю. – А если и есть, то заключается он лишь в способности заставить себя думать, чувствовать и держаться как изображаемый тобой персонаж, практически превращаясь в него, – дело нетрудное для человека вроде меня, который в детстве, в годы формирования личности, считал себя уроженцем этой страны. Большинство людей видят то, что ожидают увидеть, и если они замечают парня в твидовом костюме и войлочной шляпе, они машинально думают: «Англичанин», – а человек в шулве и тюрбане, с цветком за ухом и кайсорой на запястье, разумеется, должен быть афридием. Все очень просто.

Солнце уже стояло высоко и палило столь нещадно, что было бы жестоко гнать усталых лошадей дальше, ибо Уолли сегодня тоже тронулся в путь с первым проблеском зари, проведя ночь в окрестностях Харипура. В Абботабаде он нанял тонгу для своего носильщика с вещами, и Гул Баз, последние несколько дней проведший в седле и утомленный долгой и быстрой скачкой, был только рад завершить путешествие в повозке, тогда как сахиб поехал верхом.

В отличие от Уолли Гул Баз узнал Аша издалека и мгновенно нашел предлог, чтобы отвести носильщика Уолли, Пир Бакша, и возницу тонги к месту, откуда они не могли видеть встречу сахиба с другом, – встречу, которая не могла не вызвать любопытства у тонга-валлаха.

По мнению Гул База, слишком много людей знали об умении Пелама-сахиба выдавать себя за представителя пограничного племени. История о том, как он преследовал Дилазах-хана, стала известной и рассказывалась и пересказывалась с бесчисленными прибавлениями и прикрасами на всех базарах от Пешавара до Равалпинди, и Гул Баз не хотел, чтобы о ней снова вспомнили. Посему он старательно занимал разговорами двух своих спутников, пока Уолли не окликнул его по имени. Он поспешил к нему за распоряжениями, а по возвращении сообщил, что сахиб встретил одного знакомого, барышника-афридия, а поскольку сейчас слишком жарко для верховой езды, он задержится здесь поболтать с этим человеком и двинется в путь позже. Он хочет, чтобы слуги поехали в тонге вперед, сняли для него комнату в Аттокском дак-бунгало, заказали еду и ждали там его прибытия. Нужды в спешке у них нет, потому что он не тронется с места раньше вечера.

– Скорее всего, они проведут следующие несколько часов, отдыхая в Хасан-Абдале, и доберутся до Аттока незадолго до нас, – сказал Уолли.

Он проводил взглядом тонгу, прогромыхавшую мимо и скрывшуюся за поворотом дороги, и только после этого возобновил прерванный разговор с псевдобарышником.

Они с Ашем не виделись почти два года, но, несмотря на все произошедшие за это время события, у них было такое ощущение, будто они расстались лишь вчера и продолжают не законченный накануне разговор. Отношения между ними не изменились, и казалось, что они снова сидят в своем пиндском бунгало, обсуждая служебные дела, ибо Аш отказался пускаться в какие-либо объяснения, пока не услышит от Уолли всех новостей, – отчасти потому, что хотел восстановиться в прежнем положении человека осведомленного, прежде чем сообщать свои новости, но главным образом потому, что знал: как только он начнет рассказывать свою историю, они уже не смогут говорить ни о чем другом.

Поэтому Уолли говорил о событиях, произошедших в полку, в повседневной жизни военного городка и вообще в мире, а Аш слушал и смеялся. Он узнал, что разведчики находятся в «превосходной форме», что командующий и прочие офицеры «отличные парни», а Уиграм Бэтти (недавно получивший звание капитана) «потрясающий малый». На самом деле слова «Уиграм считает» повторялись столь часто, что Аш почувствовал легкий угол ревности и мимолетного сожаления о былых днях, когда он сам пользовался значительной долей восхищения Уолли и занимал самый высокий пьедестал в его личном пантеоне. Но те дни остались в прошлом. Уолли нашел других богов и завел новых друзей, как и положено человеку, вызывающему у всех столь глубокую симпатию.