Медики, изменившие мир - Кирилл Сухомлинов

А еще Филатов писал картины. Его полотна выставлялись в Одессе рядом с картинами Васнецова и других знаменитых художников. Свои этюды он любил писать в живописнейшем месте – Аркадии, на берегу моря, каждая его работа словно лучится радостью и любовью к жизни. Картины Владимир Петрович подписывал незамысловатым псевдонимом «Воталиф» («Филатов» наоборот) и говорил, что если бы не стал врачом, то уж точно пошел бы в художники.

На съезде офтальмологов в 1956 году, незадолго до смерти, Филатов выступил с докладом в честь 20-летия Института глазных болезней. 81-летний академик подвел итоги своей жизни, как обычно легко перемежая научные факты остроумными комментариями. Оптимизм и тонкое чувство юмора сопровождали Владимира Петровича до последней минуты. Когда его время было уже на исходе, он иронично заметил: «Готовьтесь, теперь мой бронзовый бюст установят в музее атеизма». Великий врач чувствовал приближение финала, но не страшился этого: за его плечами была долгая и удивительная жизнь, полная преодоления невзгод и ошеломляющих побед, рядом находились любящие близкие, талантливые ученики. Осмысливая прожитое, перед самым уходом Владимир Петрович написал одно из самых проникновенных своих стихотворений:

1876–1946

Врач – одна из самых мирных профессий, от которой тем не менее многое зависит в условиях военных действий. Казалось бы, парадокс? Но нет: бравый солдат, минуту назад поднимавшийся в атаку, а теперь плачущий от боли, – суровое испытание даже для стальных нервов. Истинную цену военным победам знают, наверное, только военные врачи. Они – последняя надежда солдата в час, когда кажется, что даже высшие силы отказали в помощи. люди в халатах поверх гимнастерок ведут свою войну с жадной до солдатских жизней смертью. Как было бы хорошо, чтобы в их судьбе войны не было вовсе! Но лучшим из военных врачей выпало их слишком много. Николаю Ниловичу Бурденко, отцу современной военно-полевой медицины и нейрохирургии, – четыре.

Вклад в медицинскую науку:

• Один из основоположников военно-полевой медицины

• Родоначальник отечественной нейрохирургии

Вклад в развитие медицины:

• Военно-полевая медицина

• Общая хирургия

• Нейрохирургия

• Онкология

• Травматология

В конверте лежали четыре почтовые марки. На сложенном листе отцовским почерком было выведено: «Это тебе на письмо. Сообщи, если будешь умирать с голоду». В Томске уже наступили первые холода, а в Каменке, что в Нижнеломовском уезде Пензенской губернии, деревья еще не сбросили свои золотые с багрянцем листья. На берегу Атмиса все так же по вечерам сидели детские товарищи Николая, жгли костры, ловили ленивую по осени рыбеху.

Из Николая не вышло пастыря душ человеческих, рано родители радовались. Будучи сыном крепостного, его отец, Нил Карпыч, жил с навязчивой идеей вывести сына в люди. Сам же он служил приказчиком, в которые выбился из простых писарей – тоже достижение. Коля рос упрямым и башковитым. В пять лет сам пришел в сельскую школу учиться. Учитель, конечно же, отправил его восвояси. Но мальчуган стал появляться у дверей школы снова и снова, и директору ничего не оставалось, как зачислить настырного ребенка в ученики.

Окончив школу, Николай в 1886 году по настоянию родителей отправился в Пензу: поступать в духовное училище. Усердие его было высоко отмечено преподавателями, и в 1891 году Николай продолжил обучение на следующей ступени к карьере духовного лица – в Пензенской семинарии. Оставался еще один шаг, и мечте семьи

Бурденко суждено было бы осуществиться: Николай получил направление в Санкт-Петербургскую духовную академию и успешно выдержал вступительные испытания. Что было потом, так и осталось загадкой, а Николай Нилович впоследствии не распространялся на эту тему. Однако i сентября 1897 года медицинский факультет Томского императорского университета открыл свои двери перед Николаем Бурденко, потратившим на дальнюю дорогу почти все свои сбережения. Судя по всему, желание стать врачом было у него настолько сильным, что Николай не отступил даже перед ограничением для семинаристов при поступлении в светские, тем более столичные, институты. Он, не раздумывая, отправился в далекий Томск, где условия зачисления были более мягкими.

Теперь перед Николаем Бурденко лежало письмо не столько рассерженного, сколько донельзя расстроенного отца. Им более не суждено будет увидеться никогда. Суровый и беспрекословный тон родителя еще более подвигнул Николая сжечь все мосты, связывавшие его с пензенским прошлым, и начать новую, во многом опасную и тяжелую жизнь врача.

Средства пришлось экономить, тратя их в основном на учебу. Отец был прав: Николаю довелось узнать и голод, от которого он буквально падал в обморок (его рацион составляли чай да сухари), и холод (на житье он устроился в крохотной баньке). Но ни разу Николай не прибегнул к тому, чтобы использовать те четыре марки, что были вложены в письмо отца. Отощавший, голодный, но от того еще более остервенело поглощающий знания, Бурденко становится одним из лучших студентов. Он надеется поправить свое бедственное положение и обращается с прошением освободить его от платы за лекции, но ему отказывают. Обучение же в университете стоило крупных денег: 90 рублей в год плюс з рубля за пользование трупами в секционной, при том что на 50 рублей в то время можно было купить дойную корову. Сэкономить даже три «трупных» рубля Бурденко не желает: его увлекла анатомия, и к началу третьего курса он получил место помощника прозектора. Кафедру госпитальной хирургии в Томске в те годы возглавлял выдающийся врач Эраст Гаврилович Салищев, почти что земляк Николая (профессор был родом из-под Тамбова). Его виртуозное владение операционной техникой, по воспоминаниям жены Николая Ниловича, и вдохновило Бурденко на выбор врачебной специальности.