Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона - Дэвид Ротенберг

— Японцев следует рассматривать в качестве возможности. Возможности найти Человека с Книгой, — проговорил Конфуцианец и добавил с загадочной улыбкой: — Как тайпины предоставили возможность увеличить население Шанхая. Вы согласны?

Некоторое время улыбка оставалась на лице Конфуцианца, а затем исчезла, уступив место прежнему, торжественному выражению.

Цзян кивнула, хотя пока не понимала, какого рода возможность японцы могут представлять для Договора Бивня. Ее больше беспокоило странное выражение лица Конфуцианца. Ей, как любому деловому человеку, нередко приходилось иметь дело с не совсем искренними людьми, и она знала: неискренность человека можно распознать по его растерянному лицу, поскольку он не знает, сказал ли он слишком много или слишком мало. Именно такая растерянность читалась сейчас на лице Конфуцианца.

Цзян повернулась к сыну Лоа Вэй Фэня, Убийце.

— Гильдия готовится? — спросила она.

Молодой человек кивнул, но не потрудился добавить, что приготовления Гильдии убийц шли полным ходом не только в Поднебесной, но и среди «островной нации» Манхэттена, как называли это место люди, обитающие в той части света.

Снова воцарилась тишина.

— Это было опасно и безрассудно, — проговорила Цзян.

— Возможно, — откликнулся Конфуцианец. Истинные чувства вновь были скрыты под маской ученого высокомерия.

Цзян долго смотрела на него. Конфуцианец ответил ей испуганным взглядом, и на его губах появилась кривая улыбка.

— Мне нужно вернуться в траурный кортеж, — проговорила Цзян и, развернувшись, покинула Муравейник, выйдя на поверхность в районе рыбного и птичьего рынка. Трубы и цимбалы даосов пытались перекрыть пронзительные крики попугаев, пение соловьев и трели тысяч других птиц, дожидавшихся в ажурных клетках новых хозяев. Май Бао неподвижно стояла посреди птичьего гомона, и неожиданно с ее губ сорвалась совсем простая молитва:

— Пусть эти птицы поют тебе на небесах, мой дорогой муженек!

Внезапной ей на плечо сел королек и защебетал прямо в ухо.

Одна на рыбном и птичьем рынке, она громко позвала:

— Сайлас!

И тут ей показалось, что все птицы вокруг подхватили это имя, закуковали, затрещали, запели его, и эта какофония приподняла ее над землей. А потом все внезапно прекратилось. Тишина.

Тишина на рыбном и птичьем рынке? Невероятно! Она почувствовала, как время снова пошло вспять, медленно повернулась и увидела его.

— Я испытываю гордость, Май Бао, величайшую гордость. И я рад, что ты была там, чтобы сыграть свою роль.

Она кивнула, и на ее губах заиграла улыбка. Она принялась вспоминать — с такой же нежной грустью, с какой человек вспоминает свою первую любовь.

* * *

Это было в августе, чуть больше двух лет назад.

— Я вам неприятен, — проговорил Врассун.

— Это не так, — ответил Сайлас.

Май Бао тихо сидела в сторонке. Она знала: это не так лишь потому, что Сайлас еще не имел дел с этим тигренком. Ей было известно и то, что Сайласу действительно неприятен взгляд темных, глубоко посаженных глаз молодого предпринимателя — такой же колючий и цепкий, как у его деда, Врассуна-патриарха.

Молодой Врассун стал выкладывать на большой письменный стол ужасные фотографии умирающих от голода, порабощенных, истерзанных, замученных, расстрелянных европейских евреев.

Сайлас медленно, один за другим, просматривал снимки.

— Значит, все это правда? — тяжело вздохнул он. Так в древности вздыхали рабы, мысленно задавая вопрос: «Будет ли этому конец?»

— Да, это правда, мистер Хордун, — сказал Врассун и указал на большой конверт в кармане. — У меня есть и другие снимки, еще более ужасные.

Сайлас кивнул и отвернулся.

Май Бао поняла: речь шла о евреях Европы, а ее муж никоим образом не относил себя к европейцам.

— Эти евреи… Они оказались в ловушке? — спросил он наконец.

— Еще нет. По крайней мере, не окончательно.

— Должно быть, они стремятся в порты?

— Стремились.

— Почему вы говорите в прошедшем времени?

— Корабли, на которых они пытались бежать, англичане, американцы, канадцы, австралийцы и новозеландцы разворачивали обратно.

— Потому что хотели остаться в стороне? «Ничего не вижу, ничего не слышу»?

— Я бы сформулировал это иначе, но в целом мысль верная.

Последовало долгое молчание.

— Мы здесь обладаем властью, мистер Хордун. Мы могли бы принять много наших соплеменников.

В глубине души Сайлас не мог не согласиться. Он посмотрел на сидевшего напротив него молодого человека с ястребиным носом, потом перевел взгляд на жену и улыбнулся. Она ответила ему улыбкой.

— Принеси чаю, Май Бао, и смотри этому молодому человеку прямо в глаза, — проговорил он скороговоркой на шанхайском диалекте.

Май Бао было уже за пятьдесят, но она не утратила ни грана своей элегантности. То, как она пересекла комнату, было образцом грации.

Через пару минут Май Бао снова вошла в комнату, катя перед собой красивый столик на колесиках, уставленный чайными принадлежностями. Фарфоровый чайник был таким тонким, что сквозь его стенки были видны сплетающиеся силуэты длинных чаинок, медленно кружащихся в горячей воде.

Май Бао протянула чашку Врассуну, который поспешно отвернулся от нее.

— Я вам не девочка-служанка, мистер Врассун, — сказала она ледяным тоном, в котором звенела ярость.

— Вы мне не жена, не сестра и не дочь, — начал было Врассун, но Сайлас перебил его:

— Вот именно! Она — моя жена и угощает вас лучшим в Поднебесной чаем, причем подает его с уважением, в изысканной посуде из тончайшего фарфора, а вы, мистер Врассун, воротите от нее нос, словно от прокаженной. Должен ли я рассчитывать на такое же отношение, если соглашусь помочь вам перевезти «наших соплеменников» к излучине реки? — Сайлас взглянул на ужасные фотографии, разложенные на столе. — Будут ли эти люди, которых я переселю в наш дом, Шанхай, относиться ко мне столь же оскорбительно, как вы сейчас? И согласятся ли эти люди с тем, что, если у нас с Май Бао родятся дети, они будут евреями? А, мистер Врассун?

— Не делайте этого! — сделав глубокий вдох, выпалил тот. — Ваши дети не будут евреями, потому что ваша жена — не еврейка. Все очень просто.

— Очень просто и очень глупо. Все в природе перемешивается. Взгляните на то, как красивы и здоровы дети, родившиеся от смешанных браков. Вы что, слепы?

— Я не слеп, мистер Хордун. Я — правоверный иудей. Я не смотрю на женщин, которые не являются членами моей семьи, и я не подвергаю сомнению мудрость Библии.

— Даже если она заставляет вас презирать людей? Людей, которые могли бы обновить ваш мир?