Книги онлайн и без регистрации » Военные » Исход - Петр Проскурин

Исход - Петр Проскурин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 86 87 88 89 90 91 92 93 94 ... 117
Перейти на страницу:

— Essen, essen, — сказал солдат весело и понимающе и, составив все на стол, вышел, и Скворцов тяжело поднялся и, морщась, придерживаясь за спинку кровати, прошел к столу. Он — предатель, у предателя нет совести, у него есть желудок, и он будет есть суп с курицей и пить красное вино, он будет жрать жадно, досыта, до тяжелого пьяного тепла в желудке, разве это не стоит какой-то тысячи трупов? Да, конечно, партизаны не часто попадают в плен, а смертью не пугайте, к смерти нам не привыкать, Веретенников здорово доказал.

Скворцов не знал, что именно в эту минуту, этажом выше, полковник Зольдинг, лежа на диване, положив ноги в ярко начищенных сапогах на валик, курит и тоже потягивает красное вино, задрав острый, тщательно выбритый подбородок. В ста километрах в штабах готовилась, может быть, последняя большая битва на русской земле; в начале года Зольдинг был в Курске — грязный русский городишко. Зольдинг обладал логическим мышлением и мало верил безудержной трескотне Геббельса, он отлично понимал назначение такого огромного скопления войск, но он знал: это почти все, что может выдавить из себя сейчас Германия; даже если случится чудо и сражение будет выиграно, идти вперед ведь не с чем, закрепить успех и тем более развить его возможностей пока нет; русские армии другие, чем в сорок первом. Иногда его охватывало странное безразличие ко всему. Два раза он видел Гитлера, один раз во время смотра в сороковом, вторично перед русской кампанией в рейхстаге; Гитлер выступал перед офицерами; он плохо видел его лицо, зато хорошо слышал голос — голос немецкой судьбы, голос человека, поставившего на колени Европу, голос неотразимой, фанатической возбудимости. И он, Зольдинг, вместе со всеми, как какой-нибудь сопливый фенрих[2], орал, выкатывая глаза: «Фюрер! Фюрер!»

Зольдинг часто думал о Трофимове. Для него самого поразительно, что он думает о Трофимове, человеке, которого он не видел даже на фотографии. Пусть разваливаются титаны, но есть свой порядок вещей, и загадочный Трофимов, возможно, даже несуществующий, раздражал и бесил его больше всего. С первых же шагов в этом паршивом русском городишке Ржанске его опередил Трофимов. Больше того, Трофимов смешал все его, Зольдинга, личные планы и диктовал ему свои нормы поведения: Зольдинг вынужден кружить за ним по лесам и болотам, как запаленная гончая (так, кажется, называют русские охотничьих собак, — последние два года Зольдинг усиленно занимался русским языком), и изобретать планы его поимки. И это вместо настоящего дела. При одном упоминании имени Трофимова у Зольдинга сводило от напряжения скулы, да, да, это был поединок. И здесь он, немец, не мог отдать выигрыш ему, русскому, хотя бы ради самого себя, хотя бы потому, чтобы он был чист перед Германией, перед миллионами павших, перед совестью солдата, мужчины, отца, наконец! Хотя, впрочем, о своем отцовстве Зольдинг всегда думал иронически; две дочери и сын, на которого он давно махнул рукой; по сути дела, старый род обрывался, и этого уже не поправить.

На днях, в связи с трудным положением на фронте, получен приказ: любой ценой прочистить Ржанские леса. Наконец-то! Выделялись части СС, самолеты и даже в дополнение к его дивизии еще два пехотных полка и танки. Генеральный штаб сухопутных войск возложил проведение этой операции на него, Зольдинга, что было вполне логично и закономерно и как-то смиряло уязвленное самолюбие: вовлечение наряду с гестапо и частями СС разведок, армейской и РСХА[3], выделение дополнительных армейских частей говорило о важности операции. Зольдингу наконец удалось обложить намертво Ржанские леса, но любая попытка проникнуть в них глубже вызывала дикое, бессмысленное азиатское сопротивление, сопровождаемое колоссальными по масштабам гарнизона потерями. Несколько дней подряд предполагаемые места скопления партизан бомбили, акция больше психологического плана; с таким же успехом можно швырять бомбы в Тихий океан. Зольдинг медленно и уверенно сжимал кольцо; он уже почти чувствовал, как задыхается в его объятиях Трофимов, как трещат его кости. Зольдинг действовал не слишком быстро, зато наверняка, и если бы не нервозные требования фельдмаршала Клюге, подкрепленные откровенным беспокойством его непосредственного начальства и резким приказом оперативного управления кончать операцию «Белый ветер», Зольдинг бы никогда не отступил от своей тактики медленного удушения. По сведениям, просочившимся через агентов и пленных, партизаны давно поели всех лошадей и теперь сидят на траве, еще месяц — и все само собой кончится. Но у него не было этого месяца, только сегодня к часу дня из Берлина прилетел сотрудник шестого отдела РСХА майор Курт Бехзах, товарищ его сына Пауля Зольдинга еще по школе, и в откровенной беседе дружески посоветовал не тянуть больше: за довольно прозрачными намеками Бехзаха чувствовалось, что там, в верхах, зреет недовольство медлительностью Зольдинга и что операции «Белый ветер» придается слишком серьезное значение, чтобы действовать в пределах разумного. Бехзах мог позволить себе иронию, по его настроению, осторожным и опять-таки определенным высказываниям Зольдинг почувствовал атмосферу растерянности и замешательства, тщательно маскируемую, вероятно, она все сильнее охватывала Генеральный штаб, абвер, высшие слои офицерства, даже РСХА, державшее за горло не только Германию, но и всю Европу.

В самом начале беседы, в целом скорее для Зольдинга неприятной, майор Курт Бехзах встал и, щелкнув каблуками, поздравил Зольдинга с повышением в чине, о чем он узнал еще вчера под вечер, перед вылетом сюда.

— Поздравляю вас, господин Зольдинг, сегодня фюрер произвел вас в генерал-майоры. Вы не можете знать, до вас приказ не мог дойти так скоро.

— Благодарю, — наклонил седую голову в поклоне Зольдинг, со старым приятелем сына он мог обойтись без церемоний. Весь дальнейший разговор был окрашен сообщением Бехзаха; Зольдинг глубоко в душе давно считал себя несправедливо обойденным, сейчас же был больше расстроен, чем обрадован. Ко всему этому примешивалось совершенно уж личное: Зольдинг никогда не любил Курта Бехзаха из-за сына. Пауль был моложе на три года, от матери он унаследовал сентиментальность и склонность к возвышенному строю мыслей, и Курт Бехзах, красивый, блестящий, туго перепоясанный ремнями, умевший зажечь не только речами о новой Германии, новой Европе, но и на деле, в боевых отрядах национал-социалистической партии доказывающий свою фанатическую приверженность фюреру, стал для Пауля олицетворением национального героизма. Это Бехзах внушил Паулю, что именно они, молодое поколение, надежда нации, обязаны избавить Германию от национального унижения; в его словах и тоне чувствовалось легкое презрение к тем, кто довел нацию до Версальского договора.

Зольдинг в свое время не раз пытался помочь сыну взглянуть на все происходящее глубже, и зашел в тупик; он пытался пробудить в нем родовую гордость, и сын со всей самонадеянностью молодости ответил, что «санитаром истории быть никому не позорно, ни торгашу, ни аристократу, и что совесть будет всегда чиста, если есть убеждения в необходимости того, что делаешь».

Борьба за сына кончилась не в его пользу, и Зольдинг однажды после резкого и тяжелого объяснения перестал замечать сына, хотя скрытая боль осталась. Какие надежды он возлагал на своего мальчика! Конкретно, Курт Бехзах был силой, оторвавшей от него сына: Зольдинг понимал, что и Курт в свою очередь тоже жертва и поделом. По твердому убеждению Рудольфа Зольдинга, молодые люди из дворянских семей должны были строить карьеру на военном поприще, а не на полицейском. Уже три года Зольдинг не видел сына и, если случалось писать ему, писал коротко, сухо, почти официально; он нигде и никогда не говорил о сыне, словно его не существовало. Но вот теперь, при виде корректного, подтянутого и в штатском Бехзаха, он вспомнил сына студентом; ведь это та молодая Германия, у которой опять не хватало мудрости остановиться на нужном рубеже. Всех их напугал ноябрь восемнадцатого года, а поколение, идущее за фюрером, молодое, энергичное, полное сил, рвалось к борьбе за будущее. И нация, сплотившись в один кулак, заставила умолкнуть недовольные голоса; в директивах, приказах, инструкциях было учтено все, вплоть до племенного скота в оккупированных областях Востока, вплоть до зарплаты и увеселительных мероприятий для великорусских рабочих, и не была лишь учтена зимняя эпопея под Москвой, а через год — Сталинград, адский котел, в котором сгорели лучшие дивизии, гордость германской армии. Неужели и эти уроки не дадут результатов? Грозные, кажущиеся пророческими слова теряют всякий смысл, и становится особенно заметна их нищета. «Войну вести буду я. — Пауль в разговорах часто ссылался на эти слова Гитлера, как на образец высшего военного мышления, и потому они запомнились. — Я определю благоприятный момент для нападения. Я дождусь этого момента, наиболее благоприятного из всех, с железной решимостью, и я его не упущу. Я вношу всю энергию в то, чтобы его вызвать. Такова будет моя задача. И когда мне это удастся, я буду иметь право послать молодежь на смерть».

1 ... 86 87 88 89 90 91 92 93 94 ... 117
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?