Как много событий вмещает жизнь - Александр Дзасохов

Ситуацию запутывало большое количество кандидатов. Со мной состязались двенадцать человек: генерал, министр, воин-интернационалист, прокурор… Накал страстей все время нарастал.

Тем временем в начале сентября меня как человека, который много лет был связан с движением афро-азиатской солидарности, пригласили в Джакарту, столицу Индонезийской Республики. Там открывался уникальный форум, на который должны были съехаться главы государств и правительств неприсоединившихся стран, представлявших три четверти населения планеты. Я был бы среди них единственным представителем России.

Все складывалось как в известной сказке: в Джакарту поедешь – депутатом не станешь, пойдешь в депутаты – в Джакарту не попадешь. Разумеется, я решил, что в Индонезии обойдутся без меня. Важнее сразиться с двенадцатью соперниками.

В ходе избирательной кампании бывало всякое. Однако слова, наполненные болью за неудачи в прошлом и надеждой на будущее, неизменно встречали понимание в самых разных аудиториях. В итоге – победа уже в первом туре. Я не просто обошел дюжину конкурентов, но и набрал рекордное количество голосов – 72 процента. Почему мне удалось добиться успеха? Думаю, дело было не только в понимании политической ситуации в республике. Простое знание, я бы сказал, техническое знание ничего не решает в политике. Сто крат важнее, чтобы оно было созвучно желаниям и надеждам людей.

Здесь надо сделать отступление. Национальное и государственное неразрывно переплетаются в душе любого политика. Национальные особенности, что бы ни изрекала на сей счет «чистая наука», играют далеко не последнюю роль в поведении государственных деятелей. Иногда это ведет к острым духовным коллизиям и переживаниям. Знаю об этом по собственному опыту.

Кто бы ни оказался на высоком государственном посту в нашей стране, у такого человека, во-первых, появляются возможности, которых нет у каждого, а во-вторых, к нему сразу начинают относиться с повышенным вниманием. Если же он представляет небольшой по численности, так сказать, «немногомиллионный» народ, то интерес, как правило, еще сильнее.

В Советском Союзе, а затем и в России сложилась стойкая традиция: выходец из Рязани, Саратова или какой-то другой, не менее достойной исторической русской земли, поднимаясь на высокий государственный пост, как бы автоматически становится чисто государственным человеком. Тем, что он «рязанец» или «саратовец», мало кто интересуется. Об этом вспоминают разве что к юбилею или на собрании землячества. Иное дело – выходец из национальной республики. О его происхождении помнят всегда. Поэтому соответствовать высокому стандарту государственного деятеля надо обязательно, но в то же время нельзя отрываться от своих корней.

Не думаю, что жители Северной Осетии осуждали меня за невнимание, за то, что, находясь на высоких должностях, я нечасто бывал на родине. Душа всегда болела, когда приходили тревожные известия с родной земли. В конце концов, я принадлежу к одному из народов Кавказа, горжусь тем, что являюсь осетином. Не мог прийти в себя, когда произошли трагические события в Южной Осетии. Многие были вынуждены покинуть родные места, уйти через Кавказский хребет в Северную Осетию, на Юг России и еще дальше. Чувство долга подсказывало: надо помочь этим людям. Старался делать все, что было в моих силах. После моих переговоров сотни студентов – выходцев из Южной Осетии и внутренних районов Грузии были приняты в университеты в центре России – в Липецкой, Белгородской, Воронежской областях. Следил за тем, чтобы своевременно оказывалась материальная помощь, чтобы народ испытывал меньше страданий.

Вспоминаю характерный случай. В последние годы существования СССР министром внутренних дел был Борис Карлович Пуго – выходец из Латвии. Человек интересной биографии, трагической судьбы. До прихода в МВД он был первым секретарем ЦК Компартии Латвии.

Я помнил его еще по работе в комсомоле. Он и тогда отличался особенной прямотой и порядочностью. Когда узнал, что Пуго вывел внутренние войска СССР с территории Южной Осетии по требованию Гамсахурдиа, то я ворвался в его кабинет и очень эмоционально, резко сказал, что он совершил тяжелейшую ошибку.

– Народ не защищен, – убеждал я. – Идут карательные экспедиции. Много людей погибло.

Уже почти не мог сдерживаться, когда Пуго вдруг ответил:

– А ты думаешь, мне легко переносить то, что происходит в Латвии?

После этих слов понял, что он так же, как и я, глубоко переживает за судьбу своего народа. Разумеется, он не мог не реагировать на трагические события в Латвии. Однако публично проявлять свои эмоции нам, в силу нашего партийно-государственного положения, было довольно сложно. В таком же положении, как теперь ясно, находились и многие другие государственные и партийные деятели СССР. Скажем, Председатель Совета национальностей Верховного Совета СССР Рафик Нишанович Нишанов, когда разыгрывалась трагедия в Ферганской долине. Он, один из опытных политиков того времени, всю жизнь посвятил Узбекистану, возглавлял республиканскую партийную организацию КПСС.

Вспоминая о событиях начала 1990-х годов, не могу не сказать о той пагубной роли, которую сыграла чехарда назначений и отставок, начавшаяся после августа 1991 года. Почти сразу же началось перетряхивание всего и вся. Уже с первых дней бросались в глаза непродуманность происходивших назначений, отсутствие здравого смысла в подборе и расстановке руководящих кадров. Очередных начальников сменяли так же легко, как незадолго до этого ставили на новые посты. По правительственным коридорам, министерствам и ведомствам проносится вихрь внезапных назначений и столь же неожиданных отставок.

Вот, скажем, председателем правительства России назначен И.С. Силаев, бывший член союзного кабинета министров. Не успели оглянуться, а он уже покидает свой пост, становится дипломатом, представителем России при Европейском союзе. Столь же быстро исчезает с политической сцены его заместитель В. Ярошенко – шумный «демократ» и «либерал», сделавший карьеру на критике советского прошлого.

Министром промышленности России неожиданно назначается директор небольшого тульского завода Титкин. Почему именно ему доверили министерский пост, остается загадкой. Выходит, в стране не нашлось других кандидатов, уже достаточно проявивших себя. При желании их можно было бы найти в той же Туле.

Складывалось впечатление, что опытных производственников выдавливали из экономики.

Каков же оказался результат странной кадровой политики начала 1990-х годов? Чем закончился мощный взлет совершенно неподготовленных людей? Разумеется, неизбежным падением, как это случилось, в конце концов, с тем же Титкиным и с множеством других, менее известных выдвиженцев того времени. А вместе с этим началось неизбежное падение во всем народном хозяйстве. А что же вчерашние руководители крупной промышленности, зачисленные в «красные директора»? Почему, даже после серии провальных экспериментов с новыми «кадрами», к ним не обратились? Очевидно, критерий профессионализма не имел тогда определяющего значения.

Среди тех, кто оказался «лишним», были такие люди, как сравнительно молодой (ему не было и пятидесяти) доктор технических наук Догужиев, курировавший в правительстве СССР весь военно-промышленный комплекс; Гусев – заместитель Председателя Совета Министров СССР; Маслюков – доктор технических наук, один из крупных хозяйственных руководителей, бывший председатель Госплана СССР; Щербаков, ему тогда тоже не было пятидесяти, – полный сил человек, доктор экономических наук, первый заместитель главы правительства СССР накануне августовских событий, и многие другие.