Против либерализма к четвертой политической теории - Ален де Бенуа

Дальнейшее известно. Во Франции прогрессировало установление национального режима под двойным знаком централизующего абсолютизма и восхождения буржуазных классов. Главная роль в этом процессе принадлежала государству: когда Людовик XIV произнес: «Государство — это я», он имел в виду, что нет ничего выше воплощенного лично в нем государства. Именно государство породило во Франции нацию, каковая породила в свою очередь уже французский народ, тогда как в новое время в странах с имперской традицией народ создает нацию, а та в свою очередь — государство. Эти два процесса исторического строительства полностью противоположны, и в этой противоположности — различие между нацией и Империей. Как часто говорят, история Франции была постоянной борьбой против Империи; секулярная политика французской монархии была всегда направлена на дробление германского и италийского пространства. начиная с 1792 года республика преследует те же цели: борьба против Австрийского Дома и завоевание Рейна.

Однако противоположность между духовным принципом и территориальной властью не только в том, чего нам здесь недостает принимать в расчет. Существует еще сущностное различие в том, как Империя создает политическое единство и как — нация.

Единство Империи не механическое, но сложносоставное, органическое, охватывающее совокупность государств. В самом способе воплощения своего принципа Империя достигает единства именно на такой основе. Если нация по­ рождает или ставит себе задачу сформировать собственную культуру, то Империя охватывает разные культуры. если нация ищет путь сближения между народом и государством, то империя объединяет различные народы. ее общий закон — автономия и уважение к различиям. на высшем уровне Империя видит себя объединяющей — но без подавления — все разнообразие культур, этносов и народов. Она созидает целое так, что оно оказывается крепче, чем автономные части. Империя в большей степени опирается на сами народы, чем на государство, она ищет их объединения в плане общей судьбы без сведения к идентичности. Это классический образ universitas, противоположный societas унитарного и централизованного национального королевства.

Имперский принцип призван примирить единство и множественность, универсальное и частное. Мюллер Ван ден Брук полагает Империю под знаком единства противоположностей как силу, которая их взаимно удерживает. Юлиус Эвола, со своей стороны, определяет Империю как «сверхнациональную организацию, единство которой не дает распасться до уровня этнической и культурной множественности всему тому, что она объемлет»7. И добавляет: имперский принцип позволяет «возводить множество разных этнических и культурных элементов в высший принцип, предшествующий их проистекающему только из чувственной реальности различию». речь идет не об уничтожении различий, но об их интеграции.

В эпоху апогея Империи Рим вначале создал идею, принцип, позволяющий собрать вместе разные народы без их религиозного обращения и уничтожения самобытности. Принцип imperium, проявившийся даже еще и в республиканском Риме, отражал волю к осуществлению на земле порядка и космической гармонии, вечно находящихся под угрозой. римская империя не объявляла себя божеством ревнующим. Следовательно, она признавала иных божеств, ведомых и неведомых, — и это распространялось также на политический порядок. Империя признает чужие культы и правовые коды. Всякий народ волен устраивать свое местожительство в соответствии с традиционной концепцией права. Римское jus распространялось только на отношения индивидов, принадлежавших к разным народам, или на от­ ношения городов. Можно было быть римским гражданином (civis romanus sum), не теряя национальности.

Это различие, чуждое на самом деле духу Государства­ нации, между тем, что мы сейчас называем национальностью и гражданством, возродилось в Священной римской империи германской нации. Сверхнациональное образование, средневековый рейх был фундаментальным образом плюралистичен. Он сохранял за людьми частную жизнь и частное право. На современном языке можно говорить о «федерализме», позволявшем уважать права меньшинств. напомним, что в Австро­Венгерской империи, не говоря уже о том, что она очень эффективно функционировала на протяжении многих столетий, большинство ее населения (60 %) составляли меньшинства — итальянцы, румыны, как и ев­ реи, сербы, русины, немцы, поляки, чехи, хорваты, венгры. Жан Беранже, написавший ее историю, отмечал, что «Габсбурги всегда были безразличны к концепции Государства­нации», вплоть до того, что империя, созданная Австрийским Домом, отказывалась от создания «австрийской нации», сформировавшейся только в ХХ веке8.

Что же до национального королевства, то оно, напротив, всегда имело непреодолимую тенденцию к централизации и гомогенизации. Занятие Государством­нацией определенного пространства всегда с самого начала обнаруживало делимитацию территории, на которой осуществлялся ее однородный политический суверенитет. Первоначально такая однородность достигалась посредством права: территориальное единство достигалось однородностью правовых норм. Мы уже говорили в связи с этим о ролилегистов. Секулярная борьба монархии против феодальной знати, в особенности при Людовике ХI, уничтожение аквитанской цивилизации, утверждение при ришелье принципа централи­зации — все это рождено одним и тем же смыслом.

XIV и XV века в связи с этим отмечены сущностным по­ воротом. Именно в это время, когда государство выходит победителем из борьбы с феодальной аристократией и решающим образом утверждает союз с буржуазией, можно прямо говорить о возникновении централизованного юридического порядка. Параллельно в экономической области все способствует «национальному продвижению», отвечающему желанию государства максимизировать с помощью монетизации обмена (нерыночного, межкоммунального, вплоть до подлежащих обращению взысканий) государственные фискальные поступления. «Государство­нация, — указывает Пьер Розанвалон, — есть способ объединения и артикулирования глобального пространства. Таким же образом рынок есть прежде всего способ упорядочивания и структуризации пространства социального; он лишь во вторую очередь является механизмом децентрализованного регулирования экономической деятельности через систему тарифов. С этой точки зрения Государство­нация есть процесс приведения в ту же самую форму социализа­ции индивидов в пространстве. Это возможно только в ато­мизированном обществе, в котором индивид понимается как автономная единица. В пространстве, где общество разворачивается как глобальное социальное бытие, ни Государство­нация, ни рынок невозможны ни социологи­ чески, ни экономически»9.

Нет никакого сомнения в том, что монархический абсолютизм подготовил национальные буржуазные революции. революция была неизбежной уже после того, как Людовик XIV сломал последнее сопротивление знати и буржуазия в свою очередь сумела завоевать автономию. Нет сомнения, что революция во многих отношениях лишь акцентировала уже открывшиеся при Старом режиме возможности. Именно это констатировал Токвиль, когда писал: «Французская революция создала множество дополнитель­ных и вторичных путей, но она лишь развивала главное на­ правление, все то, что существовало до нее. У французов центральная власть уже была независима более, чем в какой­либо другой стране мира, от местной администрации. революция лишь сделала эту власть более успешной, более сильной, более смелой»10.