Не оглядываясь - Мария Галина

Он вздрогнул и прервал свои раздумья, словно в них было нечто неприличное.

– Отец Игнасио, – окликнул его юноша, шедший следом, бледный и напряженный.

Он обернулся.

– Да?

– Я хотел сказать вам… давно собирался… я восхищаюсь вами, отец Игнасио. Нет, правда. Вашим… терпением, вашим пониманием. Как, должно быть, прекрасно прожить такую жизнь, в которой нечего стыдиться.

Он что, подумал отец Игнасио, нарочно? Не может быть… Но в глазах Арчи была лишь трогательная доверчивость, открытость – юные, широко распахнутые, искренние глаза.

– А я… я еще не построил свою жизнь, а уже… о стольком сожалею. Это я виноват в том, что Аттертон… Я знал, что он не вернется, не сможет… И я не отказал, когда он просил, и…

– Где он сейчас, Арчи?

– Я не могу рассказать.

– Не хотите?

– Нет, просто не могу. Как можно рассказать о том, чему у нас нет понятий? Это все равно что… рассказывать глухому о симфонии. Что здесь рояль, а здесь вступают скрипки, а контрапункт…

– Бетховен был глухим, – напомнил отец Игнасио. – А вы, когда вышли оттуда, говорили совершенно понятные вещи. Про сидевшую на троне женщину с головой рептилии. Про…

Где же он врет, мучительно гадал он, как узнать? Что-то показал ему дагор, это наверняка, что-то он видел сам… Как отличить одно от другого? Наверняка реальны только принесенные оттуда предметы. Вещи. Изделия. Их можно описать словами, их можно потрогать… Нет смысла гадать, я устал, надо бы устроить привал, пока мы не зашли глубоко в лес, и тогда…

– Томпсон, – раздался удивленный, звонкий голос Элейны, – что вы делаете, Томпсон?

* * *

– Я вовсе не хочу вас убивать, – охотник стоял, чуть согнув ноги, поводя стволом карабина.

– Вы забрали все снаряжение, – спокойно заметил отец Игнасио, – это и значит – убить.

– Выберетесь – такое ваше счастье, – сказал Томпсон, – а теперь, – обернулся он к Арчи, – давай-ка сюда сумку. Положи ее вон туда и отойди.

– Не боитесь, Томпсон? – отец Игнасио ощущал на плече мелко дрожащую руку Мэри.

– Чего?

– Бога.

– Здесь нет Бога, – мягко возразил Томпсон, – это место не для него. Думаете, ему есть до вас дело? До этого мира, до этого места, провонявшего мертвечиной? Поглядите на себя. Вы все помешанные, каждый по-своему. Все съедены изнутри.

– А вы? Полагаю, будет излишне напоминать, что алчность – это смертный грех.

– Алчность, – Томпсон пожал плечами, – грех, что да, то да. Но человеческий грех. Ладно, Арчи, бросай сумку, а то и правда пристрелю.

– Но это… – жалобно проговорила Элейна, – ради этого Ричард…

Юноша вопросительно поглядел на священника, словно искал у него поддержки.

– Отдайте, Арчи, – сказал отец Игнасио, – он зашел слишком далеко и теперь не отступится. Ему некуда отступать.

Томпсон растянул губы в улыбке.

– Верно. – Он, не выпуская карабина, медленно нагнулся за сумкой. – Я тут дольше вас всех, за исключением вот его, – он кивнул в сторону отца Игнасио, – я-то знаю, людские законы здесь не действуют. Потому что тут нет людей. Одни живые мертвецы. Уж такая это земля, она всех перекраивает на свой лад.

Он ухватил сумку за ремень и резко выпрямился. Потом затряс рукой, словно пытался сбросить что-то. И только потом закричал.

От его руки отделилось что-то небольшое и бурое, как червячок, – отделилось, пролетело по воздуху, упало и рухнуло в кусты.

Томпсон упал на колени, отбросив карабин, и, выхватив висящий на поясе нож, полоснул по руке. Алая кровь брызнула вверх фонтаном, заляпав листья низко нависшей ветки.

– Что это? – Мэри все еще держалась за локоть отца Игнасио, но теперь ее рука и вовсе ходила ходуном.

– Земляная змейка. Видимо, он ухватился за нее вместе с ремнем сумки.

Надо бы подойти к нему, отрешенно подумал отец Игнасио, я ведь врач. Это моя обязанность. Впрочем, чем тут поможешь? Он либо истечет кровью, либо погибнет от яда, укус земляной змейки смертелен.

Покачивая головой, он извлек из тюка, валявшегося на земле, кусок полотна и подошел к охотнику.

– Протяните руку, Томпсон, – сказал он, – я наложу жгут.

Одновременно ногой он поддел карабин и отшвырнул его в сторону.

Но Томпсон только тряс головой и пытался отползти в сторону. Скорее всего, он видел только смутные силуэты – яд земляной змейки в первую очередь поражает зрение. Нож он по-прежнему держал, выставив перед собой.

– Не подходите ко мне! – он выталкивал слова из пересохшего горла. – Не дотрагивайтесь до меня, нелюди! Это вы можете – натравить на человека змею! Будьте вы прокляты!

Отец Игнасио полез за пазуху за крестом, но Томпсон завизжал и забился еще сильнее.

– Нет! – вопил он, дергая стремительно чернеющим лицом. – Убери это! Убери!

– Но последнее причастие…

Томпсон продолжал вопить и делать неверные движения окровавленными синими руками, точно отталкивая что-то от себя. Ноги его скребли по земле, загребая палые листья.

Потом он затих.

Только тогда священник сумел приблизиться к нему. Он наклонился над лежащим и приподнял веко. Потом перекрестил тело и обернулся к остальным.

– Умер, – сказал он. – Я полагаю… Надо все же похоронить его по-христиански. Земля здесь мягкая. Вы справитесь, Арчи?

Молодой человек оторвал напряженный взгляд от лица умирающего.

– Да, – сказал он, – да, конечно. Господи, до чего же жутко он выглядит!

– Это земляная змейка, – машинально ответил отец Игнасио, – когда она кусает, всегда так…

– Да, – молодой человек нервно хихикнул, – до чего своевременно это случилось, верно?

– Не говорите так, – строго сказал отец Игнасио, – хотя, впрочем… да, конечно. Интересно, можно ли это рассматривать как Божью кару?

Мэри отчаянно плакала. Отец Игнасио неуверенно потрепал ее по плечу.

– Все уже позади.

– Почему он сказал… – всхлипнула она.

– Что?

– Нелюди. Про то, что мы… Отец Игнасио, мне страшно.

Он на миг задумался.

– Мне тоже, моя дорогая. Мне тоже.

* * *

Fidélium Deus ómnium Cónditor et Redémptor, animábus famulórum famularúmque tuárum remissiónem cunctórum tribue peccatórum: ut indulgéntiam, quam semper optavérunt, piis supplicatiónibus consequéntur…

Per omnia saecula saeculorum.

Сырой холмик, укрытым дерном, шаткий крест…