Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев

Электронные часы на холодильнике показывали то же самое время. До минут. На секунды Воронцов, уходя, внимания не обратил.

В комнате тоже ничего не изменилось. Наташа лежала на боку, подложив под щеку ладонь. Легкое одеяло сползло на пол. Воронцов, остановившись в двух шагах, смотрел на нее, будто видел впервые.

«А и действительно, вот так — впервые…» — подумал он с нежностью и грустью. Впервые она полностью принадлежит только ему. И, как ни печально, скорее всего — только до утра. До совсем уже недалекого утра. А что будет потом — не сумеет предсказать даже вездесущий и всеведущий Антон. Который, может быть, наблюдает за ним и сейчас. Из праздного любопытства или в оперативных целях. Ну и бог ему навстречу, как говорил все тот же боцман с соседнего тральщика.

Воронцов разделся, осторожно накрыл Наташу одеялом и лег рядом с ней.

До подъема флага вполне свободно можно еще часика три поспать.

Глиссирующий диск, едва касаясь пенных гребешков прибрежных волн, с точностью хоккейной шайбы влетел в узкие ворота бухты, образованные башнеобразными, покрытыми густым лесом утесами. Теряя скорость, лег на тихую, насквозь просвеченную солнечными лучами воду, прочертил по ней плавную дугу, по причальному пандусу выскользнул на берег и замер, сверкая зеркальным покрытием днища.

Антон — под этим именем его знали на Земле, и мы будем называть его так и здесь, хотя у него есть и собственное, достаточно громкое имя — оттолкнувшись руками, выпрыгнул из глубокого кокпита диска на вымощенную разноцветными каменными плитами террасу.

После свиста ветра в ушах и гула воды под палубным настилом тишина на острове показалась ему чересчур глубокой. Захотелось даже потрясти головой, как пассажиру слишком быстро снижающегося самолета. Сюда, на площадку у подножия берегового откоса, не доносился ни шелест тропического леса, ни тихий плеск набегающих волн. И вместе с тишиной на него снизошло ощущение покоя, неведомого на тревожной планете, где он безвыездно провел несколько последних лет.

Правда, глаза раздражали краски, слишком яркие и насыщенные после мягкой цветовой гаммы Земли. На взгляд человека все здесь было слишком: густо-фиолетовый океан, безоблачное, с изумрудным отливом небо, раскаленное до нестерпимой белизны светило в зените, слепящее даже сквозь самые плотные светофильтры, сверкающий оранжевый песок пляжей, безвкусно-сочная зелень деревьев…

Антон поморщился, достал из кармана рубашки и надел мгновенно потемневшие очки. Он рассчитывал провести здесь, на административной планете метрополии, всего несколько часов, а затем вновь возвратиться на Землю, и потому не стал проходить процедур рекондиционирования, обычных для форзейлей, прибывающих из чужих миров.

Оттого и лучи родного солнца жгли слишком уж немилосердно, и от избытка кислорода першило в горле. Час-два на открытом месте грозили серьезными ожогами, а то и тепловым ударом, и Антон заспешил вверх по крутой зигзагообразной лестнице, совсем вроде бы обычной, однако для человеческого глаза безусловно чужой по архитектурным пропорциям. Чужой на уровне подсознания. Как лица людей в незнакомом городе.

В тени широких зонтичных крон, между продуваемых прохладным бризом узловатых розовых стволов ему сразу стало легче.

Новое здание Департамента, повисшее над крутым океанским берегом, умело и с большим вкусом вписанное в горный ландшафт, напомнило Антону лучшие образцы земных построек, тот же знаменитый «Дом над водопадом» Райта, своим сочетанием горизонтальных и вертикальных объемов, расположенных на разных уровнях и под равными углами плоских параллелепипедов, неожиданным сочетанием дикого камня, дерева и стеклобетона. В сооружении чувствовалась рука талантливого, а может, даже и гениального архитектора.

Оно появилось здесь недавно, и Антон, усмехнувшись, подумал, что ничего не меняется в метрополии, и эта мода — каждому новому администратору возводить новую резиденцию — тоже.

Он еще не был представлен Председателю совета администраторов Департамента активной дипломатии, но встречался с ним в его прежнем качестве и не мог не признать, что выбор сделан не самый худший. Хотя, как опытный профессионал, относился к выдвиженцам с легким пренебрежением. Возможно, из-за неистребимой, многовековой кастовости, столь же свойственной форзейлевским дипломатам, как и всем прочим их коллегам в обозримой части Вселенной.

Разумеется, он никогда не позволил бы себе даже намеком выразить подобное отношение к своему пусть временному, но руководителю, да и справедливость требовала согласиться, что талантливый философ-политолог, писатель и мыслитель более способен к принятию нетривиальных и взвешенных решений, чем погрязший в рутине чиновник.

Его уже ждали, и ярко-зеленая стрела, вспыхнувшая на полу вестибюля, повела его по лестницам и переходам, через предупредительно распахивающиеся двери, туда, где должна была произойти аудиенция у председателя, экстренной связью потребовавшего шеф-атташе с Земли для личного и конфиденциального доклада.

Случай явно неординарный и потому — неприятный. Заведомо. Обычный протокол предусматривал приглашение на отдых на одну из курортных планет, а уже после этого, как бы между прочим, организовывались необходимые встречи и собеседования…

Председатель встретил его на пороге просторной веранды, открытой в сторону поросших серебристыми травами альпийских лугов. Конечно, это он — профессор Бандар-Бегаван, крупнейший знаток и теоретик неканонического права, автор десятка нашумевших книг, непременный лидер всех академических оппозиций, эстет и экстремист… Но многое, значит, изменилось в метрополии, раз именно его сочли подходящим на этот пост.

Худой, жилистый, подтянутый, похожий на прусского генерала в отставке, одетый в светлый, земного покроя костюм, председатель первый протянул Антону руку, потом полуобнял за талию и повел к низкому столу, уже накрытому для первого ужина. Антон еще более насторожился. Наряд профессора показывал, что он полностью поглощен делами именно планеты Земля. Это же подтвердил и выбор блюд, и то, что Бандар-Бегаван заговорил по-русски.

С одной стороны — знак уважения приглашенному сотруднику, но одновременно и деликатный упрек. Пока деликатный.

— Рад видеть тебя, уважаемый шеф-атташе. Надеюсь, я не слишком нарушил твои планы? Насколько я помню, ты занимался в моем семинаре?

— Имел такую честь. Но должен признать, что особых успехов, по вашему же мнению, не проявил.

— Это и не удивительно. Ты выдающийся практик, как мне известно, мой же предмет принципиально далек от практического применения.

— Тем не менее вы тоже теперь призваны к самой что ни на есть практической работе.

— Диалектика, уважаемый. Нет ничего практичнее хорошей теории, если, конечно, углубиться в нее как следует, а не в пределах факультативного курса… Что будешь пить? Чай, кофе, матэ, кокосовое молоко?

— Я бы, конечно, с удовольствием выпил чего-нибудь более отечественного, например, свежего синтанга, но раз уж вы тоже в образе, пусть будет чай.