Случайному гостю - Алексей Гедеонов

— Повторяй… Именем Дома…

— Именем Дома, — послушно повторяю я. — Я призываю тебя вернуть взятое.

Я уподобляюсь эху, а Всадник уменьшается — карты втягивают его силу и хищно трепещут на скатерти.

— Именем Хозяйки, — говорим мы хором. — Я отменяю приглашение… И…

Происходит заминка — бабушка хватается за сердце, и я вижу, как белеет её рука и лицо искажается гримасой боли.

— Я вернусь за вами, — почти неслышно говорит Всадник на бланке, отвердевшими, картонными устами. — Зимой… Ждите холодов.

Я внезапно понимаю, что должен сказать. Знание оглушает меня, я вижу мост, а колокол гудит где-то под рёбрами. На мосту ветер, в руках у Ангела сияющее копьё, и Всадник стоит на самой середине кладки. Конь его выдыхает дым.

— И всё, предшествовавшее тому, — кричу я.

Всадник разворачивает коня и даёт шенкелей; яростно заржав, конь взвивается на дыбы.

— Сначала я заберу всех, кто тебе дорог, — произносит он мёртвым ртом. — А потом придёт стужа, после…

И исчезает, втянутый полосой света.

— Поторопись, — кричит Лиса у меня под ногами, на её боку виднеются мелкие ранки — словно в лису угодили дробинки. — Ты вечно тянешь…

Что-то больно бьёт меня по щеке.

Я прихожу в себя на полу — наискось от меня лежит Неля, волосы её перемазаны пудрой и словно поседели. Прямо у моего носа пробегает крошечная белая собака с красными ушами, она заливисто лает на Непослушного, кажущегося огромным рядом с нею.

В Старой Книге в разделе «Досады» есть содержание, я видел его один раз, ну когда оно захотело показаться мне. Пунктом первым идёт: заговоры, очищения, приговоры для усыпления злых женщин и змей.

— Приговари-ав-ав, — сказал я непослушными губами.

Очень болела рука, а губы распухли.

Ко мне подошла Анаит, на ней был бабушкин халат и тёткины тапочки, на голове закрученное чалмой полотенце.

— Он пришёл в себя! — сообщила она куда-то вверх. — Оклемался!

Я прислушался…

— Я не понимаю этот журнал… «Англия», — вещала кузина Сусанна. — Ну неужели трудно приложить выкройку?

— Они забыли, что это, — отозвалась бабушка. — Там не шьют.

И, судя по звуку, поставила чашечку на блюдце. За столом возникла пауза.

— А как же, вот… А что же они делают? — несколько испуганно проронила Сусанна.

— Живут… — ответила бабушка. — Покупают готовое…

— Этого не может быть, — вынесла вердикт Сусанна. — Вот в «Бурде»…

Анаит подняла меня с пола. Ноги уверенно подкашивались, меня сильно тошнило.

— Ну-ка скажи что нибудь, — попросила Анаит.

— Самое лучшее мороженое — в вафельном стаканчике, с кремом… — сказал я, разглядывая сидящих за столом. — По двадцать одной. Или «Каштан», там можно просто обгрызть шоколад.

— Может, это не он? — задумчиво спросила Сусанна. — Какой-то он довольный, хоть и побитый, не бурчит, про мороженое говорит, и к тому же — фруктово-ягодное за семь копеек — не хуже чем всё то. Нет, наверняка это иллу…

— Гхм… — грозно кашлянула бабушка. — Лесик, к чему просыпать соль в пятницу?

— К неприятности или болезни, — прохрипел я. — А то канапа пана кота.

— Это абсолутно он, — глубокомысленно заявила бабушка. — Тот кот нечисти не под силу.

— Почему все приметы — к плохому? — спросил я и удивился собственному голосу.

— Знания у тебя неглубокие, — ответила бабушка. — Вот ты и видишь тылко попьол. Такое.

Старая дама — безучастная и древняя, сидела в отдалении, за прялкой, колесо вертелось и жужжало. Сусанна без парика и в пропаленом жакете непринуждённо пила кофе.

— Наверняка утром заболит печень, — сказала кузина. — Ну, а ты как чувствуешь… — и, нацепив на нос крошечные очки, помолчала и добавила, — себя?

— Собой, — ответил я. Стол радостно скрипнул, выпустив новый побег. Непослушный при помощи прутика сбил собак в тоненько гавкающее стадо, мыши оцепили свору по периметру и внимательно рассматривали разноцветных псов. Русалка из угла пыталась окропить их водой. По кухне витал непринуждённый дымок разрушения, выглядела она полностью разгромленной. Абажур, пробитый в трёх местах, висел криво и люстра погасла. Дева в белом бежала с коврика над тахтой, оставив по себе лишь клочки ниток. Печка обернулась гигантским, надтреснутым камином, в котором яростно полыхало одно-единственное полено.

Тётки и кузен с кузинами лежали на полу, бледные, безжизненные и грязные, чья-то заботливая рука укрыла их пледом.

— Хочешь чаю? — проскрипела Анаит и как-то астматически всхрюкнула.

— То она мурчит, — радостно сообщила Сусанна. — Ты бы видел, как она пила молоко!

— Я и так вижу немного, — печально ответил я. Левый глаз у меня заплыл.

— Что-то там он сказал на прощанье? — деланно равнодушно спросила бабушка. — Звыклэ кламство?[139]

— Что-то про зиму… холод, срок. Вернётся, мол, заберёт…. Это правда? — спросил я.

Собачье стадо дружно и пискливо чихнуло.

— Да, — хором сказали три ведьмы. — Это бесспорно, ибо нелепо.

— Необходимо, что-то сделать, — сказала Анаит и налила себе компоту. — Он будет приноситься каждую зиму.

— Благодарна, — сказала бабушка и вроде послушала, как звучит её голос. — За такой прогноз. Готовит много Вигилий дивных.

— Надо запечатать дверь, — убедительно сказала Сусанна. — И тогда…

— Её распечатают, будь спокойна, — насмешливо сказала Анаит и странно дёрнула пальцами.

— То она прядёт лапками, — сообщила Сусанна. — Ей приятно!

— Может просто порвать карту? — несмело спросил я. — Ну ту, Всадника? В клочки…

— Короткий путь ему на волю, — веско сказала бабушка и подёрнула сначала скатерть, а после рукава. — Надо похоронить бланки, — сказала она. — Это остановит всё.

В наступившей тишине было слышно, как Непослушный поёт «Ныне в Бетлееме весёлая година».

Анаит, словно умываясь, провела рукой по лицу и смущенно осеклась. Кузина Сусанна сняла жакет, склонилась над ним, придирчиво разглядывая разнокалиберные дыры и пятна.