Хозяин - Александра Лисина

Кажется, это любовь?

Белка с поразительным хладнокровием оглядела замершего в дверях эльфа, его бурно вздымающуюся грудную клетку, взволнованное лицо, на котором горели безумно счастливые глаза, и равнодушно отвернулась.

— Быстро ты, — скупо заметила Гончая, вертя в ладонях золотое колечко. — Я думала, до вечера ждать придется, а ты вон как… стоило только позвать.

— Бел! — выдохнул он одними губами, неистово желая только одного — прыгнуть вперед, чтобы крепко ее обнять, зарыться в пушистые волосы и дышать только ею, восхищаться, желать…

А она словно не заметила — отвернувшись к окну, продолжала бесстрастно изучать пейзаж и вертела в изящных пальчиках родовой перстень, то касаясь тонкого золотого ободка, то поглаживая изумруд в пасти едва заметно трепещущего дракона. И от каждого прикосновения эльфа бросало то в жар, то в холод, будто это его сейчас касались ее мягкие руки и будто это его лицо она сейчас так настойчиво гладила.

Он до скрипа сжал кулаки, снова напомнив себе, что не имеет на нее никаких права. И даже перстень ничего не значил перед тем прошлым, что легло между ними бесконечной пропастью. Это был его выбор. Это было ее решение. И то, как суровая Гончая встретила его сегодня, говорило лишь о том, что она вернулась в Аккмал не за тем, на что он смутно надеялся. Ее голубые глаза были снова холодны, как лед, лицо — подчеркнуто бесстрастным, голос — мертвым и колючим, а глаза…

Таррэн медленно отступил на шаг, усилием воли заставив глупое сердце умолкнуть. Что ж, такова жизнь. Зря он полагал, что она изменится и забудет свои прежние планы. Раз уж с заставы сорвалась, чтобы отыскать и холодно высказать все, что о нем думает…

— Значит, теперь на тебя не действуют мои руны? — сухо поинтересовалась Белка, когда он осторожно попятился.

Таррэн неслышно вздохнул. Даже ее голос сладкой дрожью отзывался внутри, а он не мог, просто не мог ее потревожить. Только крепко зажмурился и помотал головой, отгоняя неразумные желания.

— Да. Магия перстня сводит их на нет.

— То есть если я покажу тебе спину, ты не изменишься?

«Если ты покажешь мне спину, я не смогу уйти!» — молча взвыл эльф, прекрасно понимая, что это станет последней ошибкой в его долгой жизни.

Белка странно хмыкнула.

— Забавно. Интересно, что сделал бы Талларен, если бы узнал, как сильно промахнулся с перстнем?

«Удавился бы с горя!»

— А другие руны? — быстро покосилась она. — Они тоже не действуют?

Эльф внутренне сжался, как наяву увидев руны сродства и влечения, от которых при одном только воспоминании темнело в глазах. Проклятье! Убил бы брата, если бы мог, потому что его маниакальное стремление к совершенству превратило Белку в безупречную ловушку, коварную и смертельно опасную мышеловку для одного глупого темного! Знала бы она, что перстень избавил его лишь от одного рока — воздействия рун подчинения, превращавших в безумца любого мужчину. Позволил смотреть на нее без опаски, не стать слюнявым идиотом, когда пришлось перевязывать ее раны и невольно видеть исчерченную магическими знаками кожу. Но вместе с тем… боги, кажется, он даже усилил магию остальных рун! Особенно тех, что неумолимо влекли к ней отовсюду! Заставляли бросать дела и мчаться навстречу, страстно желая быть рядом, касаться ее и с жадностью искать ее мягкие губы. Они сводили его с ума даже сейчас! И если бы не стальные нервы, если бы не многовековая привычка сдерживать себя, свой «Огонь», от которого могли пострадать окружающие, он бы не устоял.

— Рад, что ты в порядке, — хрипло сказал темный эльф и, внутренне дрожа от сделанного над собой насилия, с неимоверным трудом повернулся к дверям. — Прости, что так вышло, но пока ты носишь перстень, твоя магия против меня бессильна. Если хочешь, сними его и спрячь, хочешь — разбей, теперь это твое право. И извини, что потревожил. Я просто хотел убедиться, что ты в порядке.

Он быстро шагнул в коридор, чтобы не поддаться искушению, и с облегчением перевел дух… как вдруг сзади раздался гневный выдох, а затем над его ухом просвистело что-то острое и с глухим стуком вонзилось в косяк.

Таррэн осторожно скосил глаза и наткнулся на пугливо подрагивающую рукоять эльфийского ножа. Его собственного ножа, между прочим, который Белка всего полтора месяца назад стащила здесь же, в Аккмале. А теперь возвращала обратно, как и пообещала когда-то, но не один, а с жалобно звякнувшим кольцом на острие.

— Забери эту гадость!..

Он прикусил губу и послушно снял родовой перстень, пришпиленный к дереву изящным клинком. Если бы она хотела, то могла бы разбить его хоть сейчас. Отомстить за все, что пережила по вине его рода. Не зря несколько дней назад у него сердце болезненно сжалось. Но даже тогда она сдержалась: не стала убивать исподтишка, а вместо этого рванула следом. И вот — нашла его здесь, увидела и… что теперь?

Над дворцовыми садами гулко ударил первый колокол, возвещая о приближении ночи. Зазвенел долго, протяжно, словно отмерял чье-то время или отсчитывал последние секунды для принятия самого важного в жизни решения.

Эльф против воли обернулся и с болью взглянул на ее гордо выпрямленную фигурку, но Белка на него не смотрела. Она снова уставилась в окно и, демонстративно сложив руки на груди, красноречиво молчала. Просто ждала, как делала все время. Терпеливо ждала, пока он уйдет и оставит ее в гордом одиночестве. Неестественно прямая, с до крови прикушенной губой и предательски дрожащими ресницами. Она сказала ему все, что могла произнести вслух. Молча прокричала все, что хотела донести в мыслях. Беззвучно выругалась, но и это не принесло облегчения, потому что напряженная тишина за спиной стала откровенно зловещей.

Пускай уходит, глухой пень. Пусть бежит, как всегда делал. Пусть не замечает того, чего сложно не заметить, а потом всю оставшуюся жизнь прячется от сомнений в своем проклятом лесу, как и положено дураку и слепцу.

Она сильно вздрогнула, когда сзади раздался подозрительный шорох. А когда стремительно обернулась, то едва не ахнула в голос, потому этот нелюдь… этот проклятый остроухий болван… этот долгоживущий гад… опускался перед ней на колено и в жесте полного подчинения протягивал свои родовые клинки!

— Илларэ таире сатуро, — прошептал Таррэн древние слова, испокон веков звучавшие между достойными поединщиками, с уважением ощутившими силу друг друга. Он никогда прежде их не произносил, не склонялся даже перед царственным братом и никогда раньше не думал, что признает себя слабее. Но сегодня, сейчас, он просто не смог по-другому.

— Я признаю твою победу, Белка. Ты выиграла. Возьми.

Он склонил черную голову и выжидательно замер, по-прежнему протягивая скрещенные клинки, на которых доверчиво посверкивал родовой перстень Л’аэртэ. Он знал, что делает глупость. Знал, что изменить ничего нельзя, и прекрасно понимал, что открылся сейчас перед ней весь, целиком. Но лгать самому себе больше не мог: он действительно проиграл. Белка сумела его одолеть в этой напряженной борьбе и вынудила признать поражение. Не в первый, но, кажется, в последний раз, потому что больше ему нечего было скрывать.