Год Крысы. Видунья - Ольга Громыко

Саврянин плюнул и опустил меч. Вернулся к костру, подобрал носок и пихнул туда клинок. Острие тут же пробило вязку и вылезло с другой стороны, но примерно половина лезвия оказалась спрятана, можно спокойно засунуть за пояс.

— Поехали, — сказал Альк, и от его ровного голоса Рыску пробрал мороз. — Я хочу поговорить с дедом до темноты.

Спустя четверть лучины они цепочкой ехали по узкой луговой тропе, больше не обменявшись ни словом. Под закатным солнцем волосы и рубашка Алька казались окровавленными. Саврянин, напружинившись, смотрел вперед, и Рыске почему-то вспомнилась крыса в деревянной клетке — с голодным, тяжелым взглядом.

«Даже если выпустить ее на свободу…»

Шпиль постепенно приближался.

* * *

Если бы Рыска с Жаром просто проезжали мимо, то нипочем не догадались бы, что это — скит. Их же обычно в виде пещер или землянок представляют, в безлюдной глуши. А тут — добротный домик в виду города, с резными наличниками и черепичной крышей. Только огорода нет, как и забора, а на единственной вскопанной полоске земли растет несколько кустов роз. Непонятно еще, каких, одни зеленые бутоны. От высокого крыльца ведут две тропки — пошире, к городу, и спуск к реке.

Отшельник уже стоял на пороге, скрестив руки на груди. Высокий статный старец с бородой до пояса, «ряса» куда приличнее Рыскиного платья. Издалека волосы казались такими же серебряными, как у Алька, но вблизи стало видно, что седина все-таки потусклее и посерее. Глаза с возрастом выцвели до блекло-желтого, однако живости и цепкости не потеряли. Святостью от отшельника не веяло, но умиротворением — пожалуй.

Альк осадил корову задолго до крыльца. Спешился, поискал, куда бы ее привязать, но в конце концов просто бросил поводья и пошел к избе. Место на верхней ступеньке было только для одного, и Альк остановился сбоку, возле перил. Савряне уставились друг на друга: дед оценивающе, внук с вызовом.

— Быстро ты, — заметил отшельник вместо приветствия.

— Ждал? — не слишком удивился Альк.

— Гончая из общины прибежала всего три лучины назад.

— И что пишут?

— Сбежал, искусал старшего наставника, заморочил головы каким-то весчанам. Это они?

Внук промолчал, не желая подтверждать очевидное.

— Девчонка видунья? — Старик присмотрелся к Рыске.

Внимание было какое-то неприятное, как у сытого и слегка разочарованного из-за этого хищника.

— Нам нужно поговорить. — Альк чуть подвинулся, заслоняя девушку.

— Так мы вроде и не молчим, — усмехнулся отшельник, прекрасно понимая, что имеет в виду внук. — Что ж, заходи. Поговорим.

Весчан он с собой не звал, и Рыска вздохнула с облегчением. Не тут-то было! Стоило двери закрыться, как Жар тут же соскользнул с Болезни и беззвучно шмыгнул к дому.

Прижался спиной к стене возле окна, прислушиваясь, а при случае и кося в него глазом. Девушка тоже не выдержала, присоединилась.

* * *

— Неплохо ты тут устроился. — Алык присел на стул, осмотрелся. Ничего лишнего, единственная роскошь — старинный письменный стол из черного дерева, знакомый с детства. Не удержался дед, перевез из замка. Вся остальная мебель сколочена из толстых березовых досок, на постели домотканое белье. — Сам хозяйничаешь?

— Женщина из Шахт через день приходит. — Старец подошел к навесному шкафчику, открыл. Внутри оказалось несколько кувшинов и мисок, накрытых чистыми платками. — Хлеба, творога, квасу? Вина, увы, не держу. Нарушает ясность мыслей.

— Я не голоден.

— А твои друзья?

— Они мне не друзья.

— Что ж так? Вы вроде неплохо спелись.

— Я больше не верю в дружбу. А в хоре каждый все равно ведет отдельную партию.

— Ну, как знаешь. — Отшельник закрыл дверцы, обошел вокруг стола и сел напротив внука. Сцепил пальцы над столешницей. — Меня, полагаю, ты тоже навестил не из уважения к старости?

— Нет.

— Хотя бы не врешь, — одобрительно заметил старец. — Признаться, я удивлен. Думал, ты заявишься сюда в несколько ином виде.

— Это временно. Мне нужна твоя помощь. Скажи, можно ли как-нибудь разрушить связку?

Но бывший путник не спешил расставаться с секретами общины.

— А помнишь, — задумчиво сказал он, глядя мимо внука на реку за окном, — как я отговаривал тебя идти в Пристань? Как мать рыдала? Разом на пять лет постарела, я ее даже не сразу узнал, родную-то дочь…

— Я не жалею о своем решении, — огрызнулся Альк. — Если думаешь, что я стану каяться и проклинать юношескую глупость, то вынужден тебя разочаровать. Моей единственной ошибкой было излишнее доверие к наставникам. Это не повторится.

— А твой отец так мечтал, что ты займешь его место, — словно не слыша, продолжал дед. — Столько сил и денег в твое обучение вложил. История, фехтование, риторика, дипломатия, три языка… Месяц добивался у тсаря аудиенции, чтобы похлопотать за сына, пристроить на свое место — даже если это означало его уступить.

Альк поморщился:

— Лучше бы он спросил, о чем мечтал я.

— И как, ты этого добился? — с мягкой иронией поинтересовался отшельник.

— Если б это зависело только от меня…

— Оно и зависело от тебя, — уверенно перебил дед. — Если наставники решили, что ты годишься только в крысы, то это твоя, а не их вина.

— Да я был лучшим среди тамошних видунов! — Альк вскочил.

— Лучшим не значит хорошим. — Дед тоже поднялся, спокойно и непреклонно глядя внуку в лицо. — В любом случае теперь это не имеет значения. Ты ведешь себя как беспокойник, который уже месяц как умер, но не желает с этим смириться, продолжая тревожить живых людей. Ты ведь и сам чувствуешь это, правда? — понизил голос отшельник. — Может, человеком чуть слабее, реже, но оно никуда не исчезает. Ты изменяешься. От тебя уже веет безумием, а дальше станет еще хуже. Возвращайся в Пристань, Альк. Это лучшее, что ты можешь сделать для себя и других.

— Все мы изменяемся, — искривил губы Альк. — Честные крадут, верные предают, сильные напяливают серые тряпки, надеясь спрятаться под ними от гнева Хольги.

— Я ни от кого не прячусь, — с достоинством возразил отшельник. — И пришел к Богине не из страха, а желая приобщиться к ее мудрости.

— Взамен приобщив ее к человеческой глупости?

— Я сделал свой выбор, — повысил голос старец.

— А я — свой!

— Вот и подчинись ему, упрямец! — хлопнул по столу отшельник. — Кончай это бесполезное барахтанье. Безумие — твое спасение, а не кара. Уступи ему, и боль пройдет, а «свеча» еще долго будет служить людям.

— То есть ты не станешь мне помогать? — уточнил Альк, и Рыске захотелось бежать отсюда без оглядки.