Шкатулка воспоминаний - Аллен Курцвейл

К такому открытию привели всего два слова, сказанные лектором. Так какие же?

Губы Вокансона.

Небольшое уточнение. Губы, конечно, принадлежали не самому Вокансону. О губах великого механика даже не стоит говорить, ведь, если верить Будело, они были слишком малы. Более того, когда Клод обрел вдохновение в амфитеатре университета, губы Вокансона, равно как и все его тело, были похоронены в часовне, называемой «Духи мучеников». Нет, «губы», вдохновившие Клода, «губы», которые буквально заговорили с ним, принадлежали одному из бессмертных творений покойного.

После нескольких блистательных работ в области механики Вокансон (по мнению Клода) растратил свой талант на сельскохозяйственные приспособления: всевозможные соломорезки, безлошадные плуги и шелкоткацкие станки. Правда, таким образом он добился внимания со стороны инженеров всех стран и континентов (особенно взволновался Уатт). Вокансона обеспечили командой бравых ребят – токарей и кузнецов, которые и занялись производством полезных, однако ныне забытых машин. А уж в глазах Клода, гений Вокансона (слово, то и дело всплывающее в его тетради) проявился всего в трех автоматах. Их он сконструировал, еще будучи молодым, в тридцатых годах восемнадцатого века, сразу после переезда в Париж. Клод пророчил: «Испражняющаяся утка Вокансона еще долго будет жить в умах механиков всего мира, тогда как его сельскохозяйственные агрегаты через несколько лет превратятся в кучу заржавленного металла на свалках Парижа».

Из трех автоматов утка была самым интересным изобретением, прямо-таки победой механического гения. Она плескалась в воде, крякала, ела, переваривала пищу и… испражнялась. Если верить старому механику, с которым Клод повстречался в Ля Шо-де-Фон, оглушительные аплодисменты последовали, когда шесть крошечных crottes[109]упали из медного ануса, расположенного прямо под торчащим золоченым хвостом утки. «Перья приподнялись, и толпа взревела от восторга!» – говорил старик, описывая устройство.

Однако для целей Клода понадобилось отверстие другого автомата: рот играющего флейтиста. Точнее – его губы.

В репертуаре флейтиста было несколько различных мелодий, наигрываемых при помощи серебряных пальцев, золотого языка и золотых же губ. Пневматика состояла из кожаного клапана, регулирующего поступление воздуха в девять пар мехов. Они-то и заставляли музыканта играть. Клод принялся за изучение набросков и записок, подкрепив их несколькими очевидными подсчетами. Губы оставались последним штрихом его грандиозного плана. Они позволили Клоду закончить исследования и приступить к обдумыванию устройства говорящей головы.

Да, только к обдумыванию устройства, но не к работе над ним. Для последнего требовались средства. Аббат встретился со своими кредиторами, однако те, не долго думая, отказали в помощи. Клод собирался отложить дело и сделать несколько игрушек для Транше, но друзья запретили ему отвлекаться. И что еще хуже, денег, заработанных на игрушках, все равно бы не хватило. Это стало ясно, когда Клод составил список необходимых материалов и их стоимости.

Что это был за список! Он помещался на восьми листах разлинованной писчей бумаги. Клод разделил предметы на те, что можно смастерить из различных остатков (соединения, рама, гортань), на те, что можно купить и слегка переделать (парик и ткань для костюма), и на те, что пришлось бы заказывать (фарфоровая голова и стеклянные глаза). Рядом с наименованиями последних двух групп стояла примерная стоимость.

Клод связался с зарубежными мастерами, чья помощь ему требовалась. Он, конечно, понимал, что работу придется отложить. Семья стеклодувов из Чехии и фарфоровая фабрика в Дрездене могли прислать стеклянные глаза и голову только через три месяца после того, как заказ будет оплачен. Голову предполагалось изготовить из не покрытого глазурью фарфора, дабы сэкономить деньги. Клод мог навести блеск и сам. И все же после того, как деньги на заказы были отправлены, изобретатель остался без единого су в кармане.

Вскоре пришла помощь – друзья постарались. Первым содействие оказал Пьеро. Он отдал половину выручки от пары проданных туканов. «Купи на них золота», – сказал венецианец. Вскоре помогла и Маргарита. Она предложила бесплатно кормить Агнес. Соседи появлялись в дверях чердака, каждый предлагая какую-нибудь полезную мелочь. И даже Этьеннетта, узнав о беде Клода, подарила ему единственную ценную вещь, которой владела, – чернильницу на серебряной подставке. Она ничего не попросила взамен, и это глубоко тронуло Клода. Ему было жаль, что присутствие этой девушки в его жизни так незначительно. Она, будто персонаж какого-то исторического романа, неожиданно появлялась то здесь, то там, не показывая истинной глубины своей души. Мадам В. обеспечила Клода бесплатной едой, что очень порадовало юношу в период такой жестокой экономии. Извозчик тщательно обследовал багаж и изымал все, что не соответствовало французским законам о перевозках. И даже домовладелица Клода, которая регулярно участвовала в королевской лотерее, и та вложила несколько звонких монет в «предприятие на чердаке», вернувшись однажды домой с крупным выигрышем. (Свою выигрышную комбинацию чисел она позаимствовала из списка нераспроданных овощей: шесть стручков фасоли, четыре репки, семь морковок и одна салатная головка.)

Плюмо оказался наиболее изобретательным собирателем средств. Он проводил экскурсии по чердаку Клода, когда того не было дома. «Почему мы не можем последовать примеру жителей дворца Фарнезе, ведь они взимают плату за осмотр их резиденции? В конце концов если этот дворец и славится причудливыми окнами, то разве есть там хоть одна коноплянка, поющая песни?»

Писатель также пополнил «казну», сочинив памфлет «Колокола Парижа», который был основан на некоторых ранних кампанологических наблюдениях Клода. Памфлет в ярких подробностях описывал парижские церкви и церковные колокола и поэтому продавался живенько. Через несколько месяцев все читающие жители города развлекались тем, что закрывали глаза и пытались различить в шуме столицы всевозможные звоны.

Увы, даже такси помощи было недостаточно, чтобы Клод мог начать работу. Аббат тщился подбить нескольких зазнавшихся состоятельных ценителей механического искусства на вложения, но его иссохшая подагрическая наружность не вызывала доверия. Неделю за неделей Оже посещал богатые особняки и просил помощи, и каждый раз ему вежливо отказывали. Часто ему запрещали войти даже слуги, обученные провожать непрошеных гостей. И пусть двери не хлопали за его спиной, все же закрывались они с удручающим равнодушием.

– Я по собственному горькому опыту научился не доверять таким предприятиям, – говорил один торговец кофейными зернами, отвечая отказом на предложение аббата. – И не я один. Видите ли, однажды появился парень, который говорил, что может изготовить ботинки, позволяющие перейти Сену. Все великие умы Парижа подписались на его изобретение, и я тоже внес свое имя в список. У парня имелись некоторые аргументы, придавшие правдоподобность его исследованиям. Тем не менее он не выполнил обещания. Я потерял нечто большее, чем деньги. Я потерял честь. И не собираюсь терять ее снова.