Русский экзорцист - Андрей Николаев

– Да. А вы – Ольга?

– Она звала вас.

Волохов отстранил ее и склонился над лежанкой. Укрытая стеганым одеялом, Светка лежала с закрытыми глазами. Дышала она с трудом, всхлипывая при каждом вздохе. Волохов положил руку на ее лоб и поразился, насколько он горячий. Он приподнял одеяло. Руки Светы были привязаны к лежанке.

– Почему она связана?

– Она, – Ольга судорожно вздохнула, – не понимает, где она и что с ней. Она…, – сдерживаемое волнение прорвалось сквозь напускное спокойствие истерическим выкриком, – это я связала ее! Она хотела убить себя. Где вы были, она так звала! Я почти поверила, что вы всесильны!

– Она в сознании? – сдерживаясь, спросил Волохов.

– Она безумна, безумна, – закричала Ольга, – почему вы так долго…

Ольга упала на колени и, закрыв лицо, заплакала.

– Как она любит вас…

Волохов поднял ее и погладил по голове, успокаивая. Брусницкий протянул ему флягу.

– Выпейте, – Волохов приложил горлышко к дрожащим губам Ольги.

Она глотнула, закашлялась.

– Мы увезем вас отсюда. Ей нужен врач, – сказал он.

– Еще как нужен, – кивнула Ольга, – она беременна.

– Что?

– Что слышали. Она боялась, что это от … ну, не от вас, и хотела умереть.

Ольга присела на скамью и, зажав между колен ладони, стала раскачиваться, как маятник.

– Как вы здесь оказались? – спросил Волохов.

– Нас привез мой… мой бывший… знакомый. Вадим. Но это не он. Я не знаю, что произошло. Мне кажется, он не человек. Он уехал вчера, – Ольга опять заплакала, – он запер нас, а я не могу бросить ее, мы никуда не доберемся… он не человек, он…

– Вы правы, он не человек, – Волохов обернулся к Брусницкому: – машины…

– Сюда не проехать, – тот отрицательно покачал головой.

– Да. Ольга, вы можете идти?

– Могу, наверное.

– Помоги ей, Сергей.

Волохов откинул со Светки одеяло и стал развязывать веревки.

Брусницкий, поддерживая Ольгу под руку, повел ее к двери. Она обернулась.

– Павел, как вы нас нашли?

– Ваша подруга рассказала про этот дом. Роксана. Она приехала с нами, – узлы были затянуты на совесть и Волохов присел, ухватив веревку зубами.

– Роксана? Она не была здесь ни разу. Даже не знала, что я…

Волохов медленно поднял голову, чувствуя, как холодок побежал по спине.

– Ванька…

– Я понял, – Брусницкий усадил Ольгу на скамью, – подождите здесь.

Он выскочил в сени, с грохотом посыпались кадки, упало коромысло. Брусницкий выругался.

– Стой, черт тебя возьми, – заорал ему вслед Волохов, – Ольга, разрежьте веревки, соберите вещи и сидите здесь.

– Хорошо, только вещей у нас нет.

Иван, нахмурившись, смотрел на опустевшую тропинку. Он переоделся в рясу. В руках он держал свою сумку, то и дело заглядывая в нее, словно проверял, не забыл ли чего.

– Жалеешь, что не взяли, – спросила Роксана, – боишься самое интересное пропустить? Не бойся, мальчик, ты не опоздаешь к празднику.

Иван почувствовал, как рука женщины погладила его волосы и в недоумении повернулся к ней. Глаза Роксаны были пустые, черные, будто покрытые угольной пленкой. Иван рванулся в сторону, но жесткая рука удержала его за связанные в хвост волосы и дернула так, что на глазах выступили слезы.

– Вы… – прошептал он.

– Я сломаю вас поодиночке, как веточки, – приблизив к нему свое отрешенное бледное лицо, сказала женщина низким тяжелым голосом. – Сломаю, как сухие одинокие прутья.

Она схватила его за горло. Иван почувствовал, что его ноги оторвались от земли.

– Как там в песне поется? – Ее хриплый шепот, казалось, проникал прямо в мозг, парализуя волю и гася сознание.

Она с силой ударила Ивана спиной и головой о ворота, без усилий удерживая его на весу. Дыхание у него перехватило, перед глазами все пошло кругом.

Видишь, там на горе

Возвышается крест,

Под ним десяток солдат,

Повиси-ка на нем…

Сквозь пелену перед глазами Иван увидел, как демон подносит что-то блестящее к запястью его прижатой к воротам руки.

Там, где кончалась тропинка, клубился сгусток черноты. Даже на фоне ночного леса он выглядел черной дырой, ведущей в никуда. Вырастая в призрачную огромную фигуру, он плавно, медленно, но неотвратимо надвигался на замерших возле дома людей. Размазанное, быстро меняющее черты лицо под капюшоном будто светилось мертвенным светом люминесцентных ламп. Саша и Миша отступали к дому, приподняв оружие. Волохов выступил вперед, но Брусницкий придержал его за куртку.

– Погоди, Павел. Сначала мы. Огонь, – крикнул он.

Близнецы от живота ударили по неясной фигуре дождем свинца из «Калашниковых». Пули крошили ветки елей, проходя сквозь расплывчатую мишень. Бледный, как смерть Гусь, чертыхаясь, заряжал подствольник. Руки ходили ходуном и граната скользила в потных пальцах. Саня и Миша закрыли Брусницкому директорию стрельбы, он отбежал чуть в сторону и, припав на колено, бил короткими злыми очередями. Ствол «Ингрема» вело вверх и в сторону, и он каждый раз снова ловил в прицел неуязвимого врага, ожидая, что вот сейчас, наконец, тот завалится, отброшенный ливнем свинца. Он не мог промахнуться – цель была слишком велика.

– Миша, Саня, в сторону, – заорал Гусь.

Близнецы рухнули в траву, пользуясь моментом, чтобы перевернуть рожки магазинов. В наступившей тишине стал слышен шорох травы под надвигающимся на людей демоном. Он будто плыл над землей. Неуязвимый, словно отстраненный от происходящего и страшный своим неумолимым движением.

– Все напрасно, – шепнул Волохов.

Хлопнул подствольник. Блеснув в лунном свете, граната пронеслась по короткой пологой дуге и лопнула, накрыв дымным разрывом приближающуюся фигуру. Осколки, визжа, рубили ветки темных елей.

Что-то неясное, окутанное дымом вырвалось из облака и понеслось по траве, которая застывала дорожкой инея, будто от нестерпимого холода.

Близнецы, передернув затворы, поднимались на ноги, когда полоса замерзшей травы поравнялась с ними. Словно две призрачные руки вырвались из сгустившейся тьмы и вошли в их тела. Последним сознательным движением кто-то из парней нажал спусковой крючок и пули веером взрыли землю возле ног демона. Брусницкий увидел, как лопнули на спинах парней куртки, раскрываясь обрывками кожи. Как ударили из их спин черные фонтаны крови, перемешанные с обломками ребер, лопаток и позвоночных костей и приподнятые над землей тела забились в агонии, скользя подошвами по мокрой от росы траве.