Батарея - Богдан Сушинский

– … Хотя на будущее обязательно учту.

– Ход мыслей у тебя, капитан, как всегда, правильный. О повторении опыта «румынского десанта» Райчев с тобой уже говорил. – Гродов так и не понял: это был вопрос или констатация факта, но ответил утвердительно. – И что ты по этому поводу думаешь?

– Сами только что утверждали, что ход мыслей у меня, как всегда, правильный.

– То есть считаешь такую операцию возможной, приемлемой? Понятно, что речь идет о десантировании на ныне вверенном тебе участке.

– Будем считать, что костяк десантного батальона морской пехоты уже есть – гарнизон батареи.

– Но ударную силу его ты все же хотел бы составить из тех моряков, которые были с тобой на «румынском плацдарме».

И опять Гродов не понял: полковник говорит уже со слов Райчева или же это его собственная догадка?

– Считаю, что бойцов с таким опытом вообще грешно водить в обычные пехотно-стрелковые атаки. Слишком уж небережно, растратно получается.

– Что же мне их – по штабам рассаживать?

– Может, до поры до времени и по штабам. В любом случае их следует беречь и использовать строго по назначению.

– Еще немного – и потребуешь вводить для них специальные знаки различия, не говоря уже о тельняшках, сотканных из гвардейских ленточек.

– Тельняшки в гвардейскую полоску?! Послушайте, а ведь ход мыслей у вас правильный.

Гродов понимал, что только один полковник в этой армии – Бекетов – мог позволить капитану беседовать с собой в столь непринужденном тоне. Потому что, наверное, только Бекетов умел понимать его с полуслова, а порой и ценить его беспардонную иронию.

– Слушаю тебя, Гродов, и понимаю, что наглый ты, как я в ранней молодости. А все же ход мыслей у тебя правильный. Сегодня же буду говорить об этой нашей задумке с командующим. Заодно и пожелание твое выскажу. У контр-адмирала, конечно, язв в желудке и без нас хватает, но…

– Только на батарее мне следует оставаться до последнего часа ее существования. Уже сейчас линия фронта приближается, и возникает реальная угроза прорыва врага на наши позиции, с полным окружением. Оставить гарнизон в такой ситуации я не смогу.

– Решение правильное, офицерское. Если вопрос с десантным батальоном встанет ребром, формировать начнем без тебя, как и в ситуации с отрядом «Дельта».

Полковник выдержал небольшую паузу, во время которой комбат уже решил было, что разговор окончен, однако трубка вновь ожила:

– Слух пошел, что ты наведывался в полевой госпиталь под Новой Дофиновкой.

– От вас, оказывается, ничего не скроешь.

– А зачем тебе что-либо скрывать от Бекетова? – прорезались в голосе полковника явственные восточные интонации. – Ты от врага скрывай, а Бекетов тебе не враг.

– Раненых привозил.

– После рейда в тыл врага, на булдынскую дамбу? Знаю, не оправдывайся. Но ведь о самом рейде опять же от других узнавать приходится. Это разве порядок?

– Так ведь к контрразведке эта операция никакого отношения вроде бы не имеет.

– А вот на сей раз сама постановка вопроса у тебя в корне неправильная, Гродов. Ни одна твоя операция, ни один твой рейд к контрразведке, согласен, отношения не имеет, но сама контрразведка, Гродов, имеет отношение к любой из проводимых тобой операций. И не только твоих. Но мы отвлеклись. С Риммой Верниковой ты уже познакомился…

– В самых общих чертах… – Комбат почти не сомневался, что полковнику прекрасно известно в пределах каких таких «самых общих понятий» происходило их с Риммой знакомство на берегу моря. Однако приличие следовало соблюсти.

– И теперь уже имеешь некоторое представление о жизни и происхождении этой женщины.

– Опять же в самых общих…

– Так вот, много на эту тему распространяться не буду. Скажу только, что меня многое связывает с ее отцом.

– Уже знаю.

– В таком случае знай и то, что знакомством с этой женщиной я как бы прошу у тебя прощения за другое знакомство, которое по странной случайности тоже было связано со мной. Ты знаешь, о ком идет речь.

Комбат понимал, что речь идет о баронессе Валерии, но понимал и то, что полковник предпочитает не называть ее имени.

– Несложно догадаться.

– Так вот, мое заочное участие в твоем знакомстве с доктором Верниковой следует воспринимать как самое дружеское: «Прошу прощения за баронессу. Не думал, что так все получится, что будет происходить именно так…»

– Ваше извинение по этому поводу, товарищ полковник, принимается с благодарностью.

Положив трубку, Гродов еще с минуту смотрел на нее, размышляя о странностях судьбы, которая когда-то свела его с Бекетовым.

Мог ли комбат предположить, что его знакомство с этим человеком продлится столь долго и получит такое развитие? На самом деле «извинение» полковника, в ходе которого он признался в заочном знакомстве его с доктором Верниковой, на реальные отношения к ней никакого влияния иметь уже не могло. Все, что он способен был знать о тайном союзе доктора с полковником, он узнал от самой Риммы. А вот в будущем… В будущем он мог постоянно ощущать моральную ответственность перед Бекетовым за чистоту и мудрость своих отношений с этой женщиной.

– Товарищ капитан, – послышался голос дежурного связиста по переговорному устройству, – на связи командир погранполка Всеволодов.

«Ну вот, – внутренне как-то содрогнулся Гродов, – сидя здесь, в подземном каземате, ты разволновался по поводу своего и доктора Верниковой будущего, по поводу предстоящей моральной ответственности перед Бекетовым, совершенно забыв при этом, что там, наверху, все еще полыхает война и до этого „будущего“ еще нужно дожить».

– Комбат, поддержи огнем! – без какого-либо вступления прокричал командир пограничников. – У меня в батальонах по половине состава осталось, а до трети тех, кто в строю, ранены. И если сейчас…

– Ситуация мне ясна, – жестко прервал его капитан. – Кого и где бить будем?

– Две роты румын при поддержке пяти танков – в первом эшелоне, и приблизительно столько же немцев – во втором. Причем по дамбе небольшими группами передвигаются кавалеристы, накапливаясь у восточного стыка с материком. Большими группами уже не идут, научены вашими пушкарями. Кавалеристы, очевидно, будут нацелены на прорыв, с кавалерийским рейдом по тылам.

Пока Всеволодов изощрялся в красноречии, Гродов успел подать по внутренней связи команду «Батарея – к бою!», причем касалась она и главного калибра, и «сорокапяток», и тогда уже обратился к полковнику погранвойск:

– Сейчас телефонист свяжет ваших наблюдателей с огневым взводом береговой батареи. Моя полевая батарея тоже будет подключена. И еще: у меня в резерве есть броневик, сейчас он выдвинется в сторону Григорьевки, на пространство между Николаевским шоссе и морем. Пусть вас не пугает, что на бортах его румынские эмблемы.