Алая река - Лиз Мур

– Кейси.

Кладу руку ей на плечо.

С остервенением Кейси ее сбрасывает.

Сажусь на корточки, чтобы быть с ней вровень. Нас двоих огибает пешеходный поток.

– Кейси, в чем дело?

Наконец-то она поднимает взгляд. Смотрит мне в глаза.

– Отвали! Отвали от меня!

Встаю.

– Да что на тебя нашло, Кейси? В чем я виновата?

Кейси тоже поднимается, выпячивает живот. Концентрируюсь на ее движениях.

– Ты знала, – заявляет она. – Может, не конкретно про Лафферти, но что такое вообще есть – не могла ты не знать! Тебе и раньше говорили про это дерьмо.

Ощетиниваюсь.

– Никто мне ничего не говорил.

Кейси взрывается резким смешком.

– Никто? А родная сестра не считается? Я тебе говорила, я! Про Саймона. Что он меня поимел, когда мне деваться было некуда. Ты не поверила. Лгуньей меня обозвала.

– Это другое. Я была не права, признаю. Но это другое, Кейси.

Снова ее смех – невеселый.

– Ну а Саймон кто? Кто? Разве не коп?

Закрываю глаза. Делаю вдох.

– Я тогда поддалась, потому что Саймон – коп, – произносит Кейси.

Долго, испытующе смотрит мне в лицо. Затем взгляд скользит мимо – к углу напротив заведения Алонзо. Она будто окаменела. Заставляю себя обернуться. Никого нет. Но всё понятно без расспросов: Кейси видит Полу Мулрони. Та стоит, по обыкновению, уперев ступню в стену, и дерзко улыбается.

– Они все были мне подругами, – шепчет Кейси. – Даже те, кого я лично не знала. Все.

– Прости меня, Кейси, – выдавливаю я.

Она не отвечает.

– Кейси, прости меня.

Мои слова тонут в грохоте электрички. Не уверена, что сестра успела их уловить.

Список

Шон Гейген, Кимберли Гуммер; Кимберли Брюэр, ее мать и дядя; Бритт-Энн Коновер; Джереми Хаскилл; двое младших сыновей Ди Паолантонио; Чак Бирс; Морин Говард; Кайли Занелла; Крис Картер и Джон Маркс (с разницей в один день, оба – жертвы передозировки); Карло, не помню фамилии; парень Тейлор Боуз; годом позже – сама Тейлор Боуз; Пит Стоктон; внучка бывших соседей; Хайли Дрисколл; Шейна Питревски; Пэт Боумен; Шон Боумен; Шоун Уильямс; Хуан Мойя; Тони Чапмен; Дони Джейкобс и его мать; Мелисса Джилл; Меган Морроу; Меган Гановер; Меган Чисхолм; Меган Грин; Хэнк Чамблисс; Тим и Пол Флорс; Робби Саймонс; Рикки Тодд; Брайан Олдрич; Майк Эшмен; Черил Сокол; Сандра Броуч; Лайза Моралес; Мэри Линч; Мэри Бриджес и ее племянница, с которой они были ровесницами и подругами; отец и дядя Мики Хьюз; два двоюродных деда, с которыми мы редко виделись. Наша кузина Трейси. Наша кузина Шэннон. Наша мама. Наша мама. Наша мама. Всё это дети из Гамельна; и все они ушли безвозвратно. Все подавали надежды, от кого-то зависели, кого-то опекали сами, любили и были любимы. Они сгинули один за другим, утекли рекой, у которой ни истока, ни устья. Пурпурной, окутанной мо́роком рекой, которую питают души ушедших.

Сейчас

Много часов просидела за лэптопом, отдавая дань памяти тем, кто покинул этот мир. Онлайн. Так можно. Вот, сохранились страницы в «Фейсбуке», сайты похоронных бюро, блоги. Призраки умерших оцифрованы, их последние посты накрыла волна комментов «Скорбим» и пожеланий «Покойся с миром», онлайн-грызни друзей и врагов, утверждений, будто половина из тех, кто отметился, – фейки, что бы это ни значило. Спустя два года после смерти бывшие подруги постят: «С днем рождения, милый», словно Интернет – вроде хрустального шара или доски для спиритических сеансов. Словно он – портал в загробный мир. Что ж, в некотором смысле так и есть.

У меня вошло в привычку бродить по этим страницам. С утра перемещаюсь от страниц живых к страницам мертвых. Как там мама? Сейчас посмотрим. Как лучшая подруга? Как ее парень? (Обычно первым после потери оправляется именно парень. По запросу выскакивает фото счастливых влюбленных – позируют перед зеркалом. Выше – автофотопортрет самого парня, а следом появится фото его новой пассии.) Иногда подругам умершей это не по нраву. Они не скупятся на комменты: «Ты же Кайле обещал». «Клянусь, если еще хоть кто умрет…» «Почему Кайла?» «Покойся с миром». Жестче всех те, кому смерть уже глядит в глаза. «ВСЯ ЭТА ХРЕНЬ ОТ НАРКОТЫ», – написал один – помню, как задерживала его за распространение. Вот и фото – сонный взгляд остекленевших глаз.

Что будет с Кейси? Найдет ли она в себе силы соскочить и не сорваться снова? Повезет ли ей? Тут очень важно, чтобы повезло. Достанет ли у нее терпения? Тревога за сестру всегда вырастает из мыслей о пропавших душах. Лишь немногим удалось вырваться. Остальных зачаровал Дудочник, увел, оставив после себя тишину. Город Гамельн очнулся – и понял, что проклят, клеймен этой тишиной.

А потом я перевожу взгляд на Кейси, сидящую у меня на диване, чистую вот уже целых сто восемьдесят девять дней. Она теперь приходит в гости почти каждое воскресенье. Может, моя сестра станет одной из немногих везучих? Ветераном некоей войны – израненным, но выжившим? Может, всех нас переживет, дотянет до ста пяти лет в здравом уме и трезвой памяти…

Надо надеяться. И в то же время надеяться опасно. Вредно. Так же, как пускать Томаса к себе в постель.

Как разрешать ему встречи с женщиной, которая произвела его на свет.

Как нарушать клятву, когда знаешь: тайна должна быть раскрыта.

* * *

С униформой покончено.

Томас счастлив. В первый же день я собралась с силами и позвонила Трумену Дейвсу. Дышать боялась, пока он не ответил.

– Это Мики.

– Я понял.

– Я просто хотела сказать, что ушла из полиции.

Трумен помолчал, наконец выдавил:

– Мои поздравления.

– Прости меня, – произнесла я, закрыв от стыда глаза. – Я вела себя как идиотка. Ты заслуживаешь лучшего.

Стало слышно, как Трумен дышит.

– Извинения приняты, – сказал он. И добавил, что занят с матерью. По интонации я поняла: он умыл руки, он для меня утрачен.

«Бывает, – сказала я себе. – Еще и не такое бывает».

* * *

Полицейское управление Филадельфии упорно отрицает, что проблема имеет такой масштаб. Но я-то в курсе. И Кейси в курсе, и женщины с Кенсингтон-авеню – тоже. Поэтому я позвонила Лорен Спрайт и сказала, что могу сообщить некую информацию на условиях анонимности. Назавтра же моя история была озвучена на радио. «Сексуальные домогательства со стороны полицейских в Кенсингтоне не редкость» – так начала журналистка. Я сразу выключила радио. Не хотелось это слушать.

Еще несколько дней я просыпалась с ощущением, что поступила гадко. Предала людей, которые меня столько лет защищали, прикрывали со спины – порой в буквальном смысле.