Анук, mon amour… - Виктория Платова

Но Анук вовсе не собирается впадать в дешевую родственнуюсентиментальность. Через мгновение кольцо оказывается у нее на ладони, и онааккуратно кладет его в мою раскрытую ладонь, прямо на армейский MAS.

– Смотри, не потеряй кольцо, – шепчет Анук. –Не потеряй.

Как я могу потерять его, Анук?

Странно, но кольцо кажется мне знакомым. Нуда, я уже виделего. Это кольцо Линн, я не могу ошибиться. То самое пропавшее кольцо, которое яцелых полчаса безрезультатно искал под креслами во Французской Синематеке. Анукснова обвела меня вокруг пальца. Вокруг безымянного пальца Линн, с которогокольцо и исчезло. Интересно, как оно попало к Анук? Не стянула же она его, всамом деле!..

«Стянула, стянула, стянула», – смеется влажный кончикязыка Анук.

Анук, моей девочки.

– Это кольцо… Это кольцо Линн, – говорю я. –Я видел это кольцо у нее.

– Ну и что? Неважно, кому оно принадлежало раньше. Важно,у кого оно находится сейчас.

– Это кольцо Линн.

– Не потеряй его. Это тоже важно.

«Carpe Daim» выбито на передней почти квадратной стенкекольца. Латинское словосочетание с налетом латинской же пыльной афористичности.«Carpe Daim» – не обратная ли это сторона «Agnus Dei»[61], ктознает? Или это обратная сторона проникшего под кожу «Ars Moriendi»?.. Я помнюлегкий, немного небрежный наклон букв, и даже шрифт. «Carpe Daim», детскиекубики с вишенкой и пустыней – заглавные С и D – о чем же я подумал тогда?.. Отом, что пустыня на крошечном квадратике изображена именно такой, какойпредставлял ее lieutenant, приятель Линн, до того, как отправился в Алжир:силуэт бархана, силуэт верблюда, «La vie en jaune». Жизнь в желтом, о чем же яподумал тогда?.. О том, что кубик со словом «mort» тоже превосходно впишется впейзаж – с барханом, с верблюдом, с вишенкой, с чем угодно; смерть вписываетсяв любой пейзаж, она и сама – пейзаж. О чем же я подумал тогда?.. «Держись отэтого „Carpe Daim“ подальше, Гай,» – вот о чем я подумал, когда увидел надписьвпервые. В букинистическом Линн, на пыльной поверхности журнального столика –лучшего места для афоризмов не придумаешь.

Кольцо засижено целым выводком странных символов, ни один изних ничего не говорит мне, глухонемой мир Каббалы, гороскопов и карт Тароникогда не вызывал во мне энтузиазма. Так же, как и скопище цифр (внутри кольцавыгравированы столбцы цифр – по обеим сторонам от передней стенки, онизеркально повторяют друг друга, подобно нашим с Анук шрамам):

• 11 • 10 • 9 • 8 • 7 • 6 • 5 • 4 • 3 • 2 • 1 •

• 1 • 2 • 3 • 4 • 5 • 6 • 7 • 8 • 9 • 10 • 11 •

Возможно, это – разновидность магического квадрата, возможно– что-то иное.

Мысль о том, что кольцо долгие годы принадлежало Линн,больше не беспокоит меня, в конце концов, Линн сама хотела от него избавиться.Кольцо принадлежало Линн, а теперь будет принадлежать мне. Мне хочется старетьс ним. Мне хочется постареть с ним немедленно, не так уж много найдется насвете вещей, с которыми хочется стареть. Я выбрал бы в наперсники нож,несколько монет и бутылку с португальским вишневым ликером ginja, ничегоособенного в бутылке нет, но на дне плавают вишни. Я ни за что бы не взял внаперсники книгу, в ладонь она не поместится – зачем хранить вещи, которые непомещаются в ладонь? Которые нельзя обхватить, обнять; единственная привилегиястарости – обнять, единственная, кроме воспоминаний. Еще и поэтому я бы не взялв наперсники книгу, еще и поэтому: в старости ни в одной книге не сыщешь ниодного текста, отличного от твоих воспоминаний. А бутылка с жиньей легкоуместится в ладони, к тому же в настоявшихся вишневых косточках бродитсинильная кислота, твоя смерть всегда с тобой – прозрачная, рубиновая, каксердечко Линн, заключенное в магический квадрат.

Нож и несколько монет уже давно покоятся в рюкзаке Анук,представить ее стареющей – невозможно, тогда зачем они ей? Я – дело другое, номне вполне хватит и кольца.

– Откуда у тебя…

Я поднимаю голову и не нахожу рядом с собой никого, кромесваленных в кучу дисков «Coldplay», «De-Phazz» и «Steely Dan». Кроме жалкихтрясущихся мыслей о предназначении кольца. Анук вовсе не хотела окольцеватьменя. Но, возможно, она хочет, чтобы я окольцевал птицу. Окольцовывать лягушкуглупо, а птицу – в самый раз. Я спрошу ее об этом потом, после – когда онаоставит мне очередной знак. Она умеет оставлять знаки и умеет исчезать.

О, она умеет исчезать, как никто. Анук, моя девочка.

Я снова остаюсь в одиночестве. Я тону в нем, как вудлиненной парке графитчика, даже капюшон набрасывать не надо (коллекция такихпарок далась консервативной Мари-Кристин с трудом; мода для пресыщенныхублюдков, время от времени впадающих в стилизованный street-экстремизм, вовсене ее конек). На огромном пространстве второго этажа «Monster Melodies» никогонет, из двоих рассеянных по залу меломанов остался только один. Чтобыспуститься вниз, мне нужно пройти мимо него. Должно быть, то же самое несколькоминут назад сделала Анук. Мысль об этом подбадривает меня, что если ничего неподозревающий парень в наушниках окажется очередным вывороченным с дорогикамешком, очередной верхушкой болиголова? И, как стрелка компаса, укажет мнепуть к Анук?..

Но парень не похож ни на стрелку компаса, ни на верхушкуболиголова – я понимаю это, стоит мне только поравняться с ним. Я вижу, какслегка подрагивает его загеленный затылок, как в такт затылку трясется задницав протертых джинсах, ничего приличного такая задница слушать не в состоянии.«Morcheeba» – ее потолок.

MORCHEEBA. «Fragments Of Freedom», тьфу ты черт.

Музыка для баб и таксистов, Анук права.

У ног парня стоит спортивная сумка. Такая же потертая, как иджинсы, я бы сильно удивился, если бы на ней было написано что-то, отличное от«Reebok».

Держи.

И как это только у меня получилось?.. Как это только у меняполучилось сбросить армейский девятизарядный MAS ему в сумку? Но у меняполучилось, и пяти секунд на это не ушло, Анук умерла бы со смеху, увидев моиотчаянные миротворческие попытки избавиться от пистолета. Пистолет мне ни кчему, окровавленные лица Джина Келли и Дебби Рейнольде все еще живы в моейпамяти; как распорядится пушкой – этим fragments of freedom – парень сзагеленным затылком, мне ровным счетом наплевать. Одно я знаю точно: палить взабавную мордашку Одри – Джо Стоктон он не будет.

– …Меня зовут Дидье Бланшар. Инспектор Бланшар изполицейского комиссариата…

– Меня предупредили.

– Значит, вы знаете, о чем пойдет речь. Сколько выработаете в «Ламартин Опера»?