На острове Буяне - Вера Галактионова

– Так это – ранешные люди жгли! – догадалась она, как его успокоить. – А при Советах-то уж такого не было! К нам и не лез никто – при Советах… Один, правда, председатель был присланный. Разъединый. Давно. Аж полгода у нас, гляди-ка, проработал… Пока его дядька Нечай графином не убил.

Кеша сплюнул в сторону. Он не спрашивал больше ни о чём. Лицо его потемнело до чугунного цвета. И смотрел он теперь прямо перед собою, вышагивая особняком.

На всякий случай Бронислава вытянула руку из-под его локтя:

– Ох, прохлаждаюся…

Теперь она шла рядом тоже как посторонняя. А он не замечал этого вовсе. «Вот тебе и детали все, – удручённо вспомнила она разверстый часовой механизм, который чинил когда-то Кочкин на кухонном столе. – Детали-то – все тут, а шестерёнки – разные. Зубцы друг дружку не цепляют. Не совпадают зубцы, хоть тресни!.. Я ему про Ерёму, а он мне всё – про Фому. И ходу от этого нет никакого разговору нашему. И у всех кругом – ходики да ходики, а у нас с ним что-то одни неходики только получаются: вот чего!»

Вдруг перед мостом Кеша остановился, будто вкопанный.

– Кеш! – обеспокоилась Бронислава. – Чтой-то ты как рыбьей костью подавился?

Но тень мрачного изумления не сходила с напряжённого его лица.

– Как парализованный статуй ты сделался, – беспокоилась Бронислава. – С сердцем тебе плохо? Кеш! Да что такое-то?

– …Там, – только и вымолвил он, не шевелясь.

На краю оврага, в заснеженном бурьяне, стоял заржавевший остов грузовой машины без колёс – с разобранным кузовом, но с целой кабиной. Однако мотор её надсадно гудел, словно машина поднималась в гору. Было слышно, как переключаются скорости. Машина просигналила тревожно! Но заработала ровнее, не сдвигаясь с места.

– Там…

И наконец Бронислава рассмеялась.

– Айда, – сказала она. – Это в кабинке Миня-дурачок сидит. Играет он так! С детства мало говорит, а зато урчит точь-в-точь как машина, не отличишь. И такой у него несусветный талант – гудеть, что ни один умный не сумеет… Катается каждый день! В машине в сломанной своей. Здоровенный мужик, а, видишь… Ну, умора.

Машина без колёс загазовала с воем…

– Слушай! Тут нет другой дороги? – пришёл в себя Кеша.

– А это – аж по той улице обходить!

– Пойдём по той, – резко повернул Кеша.

– И на кой ляд?.. Миня-то – он же добрый! – догоняла его Бронислава. – Ты Мини, что ли, испугался?

– У меня – предчувствие… Откуда я знаю, что у него на уме? В подсознании? У вашего доброго? Меня уже одна добрая ваша чуть прикладом в гостинице не долбанула, – сердился и отмахивался Кеша, убыстряя шаги. – У них же интуиция как у зверей, у всяких неполноценных. Это с вами он – ничего, а чужого… Шандарахнет, по своей доброте, монтировкой. Или запчастью какой ржавой. Устроит парадокс, с последующей реанимацией. По ходу жизни… У меня один кореш был. Добрый тоже, кстати. А в психбольнице отлежал – и стал людей наказывать. За неправильный ход мыслей!.. Мысли там научился читать, представляешь? Его гипнозом перелечили. И он от гипнотизёра приёмов нечаянно нахватался: передозировка в него перешла. Прочитал одну мою мысль – до сих пор на башке шрам, – почесал Кеша под шапкой.

– А что за мысль у тебя там раньше была? – показала Бронислава пальцем на его голову. – Под шапкой, в подсознании?

– Да так. Обыкновенная. Подумал, как только его с диагнозом выписали: и к чему теперь этому шизофренику – нормальная жена?.. Ну, она учительница была. У неё специальность такая: учить. И вот она его учила – день и ночь: круглосуточно. Не останавливалась. Его уже в психушку везут, а она за скорой помощью по дороге бежит и вдогонку ещё его учит, сквозь железную дверь, с вытаращенными глазами. Не успевает изложить всё как следует, до конца. Профессия у неё такая – воспитывать каждого. Призвание. А бёдра, между тем, вполне приемлемые. Как будто и в институте не училась.

Он прошёл ещё несколько шагов, перебирая прошлое.

– И как это люди на училках женятся? – строго спросил он Брониславу. – Можешь ты мне объяснить?

Она засмеялась и пожала плечами.

– Всю жизнь потом в учениках живут! – поражался Кеша. – Или – на медичках?!. Медичка – ещё хуже: она же в любое время тебя нужным препаратом отравит безошибочно, как специалист! По науке. Один неверный шаг с твоей стороны – и ты на том свете. Две таблетки тебе протянула, вместо одной: бабах – инсульт. А будет считаться, что ты сам их взял… Нет, никогда не подвергал себя такому справедливому возмездию. В вопросах женитьбы я вообще очень разборчив. По ходу жизни… А училка мне потом вот эту шапку шизофреникову насовсем подарила. На память. «На! – говорит. – И сгинь! С меня одного дурака достаточно». Я же к ним жить пришёл, потому что у меня в ту зиму шапки не было. Совершенно неотразимый! Нарисовался – хрен сотрёшь!.. Она глаз на меня, между прочим, сразу положила. Только разозлилась, что я её надежды на кухне не оправдал. Думала, я настойку левзеи выпить не догадаюсь. Из домашней аптечки. Рассвирепела до безобразия… А сама, между прочим, кокетничала после уроков как бешеная! Вращала передо мной своими глазными яблоками – просто напропалую. Причём обоими сразу. Особенно за ужином… Но ты же меня знаешь!

– Пришли, – дёрнула его за рукав Бронислава. – Стой.

Кеша с недоумением принялся читать вывеску на бревенчатом доме, длинном, будто казарма.

– Как у вас, в Буяне, загсы… – близко! – поразился он, мрачнея. Однако на крыльцо шагнул уверенно.

Они попали сначала в тёмный длинный коридор с певучими прогибающимися половицами и долго шли, как слепые: держась друг за друга. И поворачивали в кромешной тьме дважды или трижды. Наконец Бронислава и Кеша нащупали дверь, обитую дерматином.

В загсе никого не было. Только заведующая стояла на столе и прилаживала над окошком гардины с новыми негнущимися шторами. Бронислава заглянула сначала, а потом шепнула Кеше через плечо, в темноту коридора:

– Ч-ш-ш, тут постой. Я одна пока… Уйди только с этой половицы – скрипит.

Зайцева обернулась, не опуская рук:

– Бронь? Ты что ль? С кем ты там толчёшься?

– Да вот, говорю: ну и Анна Павловна, красоту наводит. Весёленький матерьяльчик, это почём такой? У нас выкидывали? Прям весёленький.

– Слышь, ты убери-ка мне с окошка «Ваньку мокрого», а то ведь точно занавеской поломаю…

Бронислава перетащила тяжёлый горшок с цветком на стол.

Полюбовавшись шторами, Зайцева сказала:

– Всё! – и тяжело спрыгнула со стола.

– Гляди, как он у тебя хорошо растёт, – кивнула Бронислава на разросшийся огромный куст, усыпанный сплошь мелкими алыми цветками.

– Не скажи! – посуровела Зайцева. – Совсем доходил. Думала: не жилец. Домой брала да водой, которой мясо мыла, поливала. Дух от земли, правда, тяжёлый шёл. Зато смотри, как окреп: пальцем ткни – брызнет. А бутончиков-то видишь сколько набил? Цветёт всю зиму без роздыху.