Лирелии - цветы заката - Екатерина Евгеньевна Алешина

было все – и радости и горести, и слезы и смех. Самым страшным испытанием стала война. Сам знаешь. На фоне этого все остальное меркнет. Я надеюсь, что жизнь моих детей, внуков и правнуков будет легче, чем моя. Этого, наверное, все родители хотят для своих детей. Лишь бы только не было войны. А там. Все можно преодолеть. А насчет смерти. В какой-то степени, мы люди все равно бессмертны. Мы оставляем часть себя в наших детях, в учениках, в изобретениях, в подвигах. И в них живем.

- Смертные намного сильнее, чем кажутся на первый взгляд, - подумал я вслух.

- И ты это только понял?

- Я это понял давно. Но каждый раз, убеждаюсь в этом все больше.

- То-то же, - улыбнулся мне Яшка. – Меня не раз дети или внуки пытались с кем-нибудь познакомить. Мол, чтобы не одиноко было. А я каждый раз вспоминаю тебя и твою историю. Сколько там ваш брак продлился? Две недели?

Я молча кивнул в ответ.

- И этих двух недель тебе хватило, чтобы супруга навсегда осталась в твоем сердце. И это при том, что когда она погибла, вы оба были совсем еще молодыми, вся жизнь впереди. Вы толком друг друга узнать не успели. А мы с Верой с восемнадцати лет вместе. В браке прожили шестьдесят пять лет. Всю жизнь прошли рука об руку. Ты вон, сколько уж лет ждешь встречи со своей любовью. А я каких-то несколько лет не потерплю и побегу ей искать замену? Ну уж нет. Тем более, что на годовщину серебряной свадьбы мы тайком повенчались. А я не раз слышал о таком поверье, что венчанная пара после смерти на том свете всегда вместе.

- Эх, Яшка. Как вы там говорите – твои слова, да Богу в уши. Но, я ловлю себя на мысли, что тоже верю в это.

- Велика сила веры, Эрик. И ты сам это не раз говорил в разных ситуациях. И ведь прав был, чертяка.

На минуту мы оба замолчали, обдумывая сказанное нами. А потом мой друг вновь заговорил, подойдя к распахнутому окну, в которое заглядывало августовское солнце. Я помог ему подняться с дивана.

- Знаешь, меня тут мысль как-то на днях посетила. Люблю я про себя порассуждать, это видимо так и осталось со мной после стольких лет преподавания. А что, если то место, куда мы уходим после смерти – это тоже один из миров, о которых ты говорил? Как их там… Лиаран, Эсфир, Мариэн, Та-Арсиль. Может у того мира тоже есть название, но живым оно не известно. И наши близкие живут там обычной жизнью, им хорошо и спокойно там. Только попасть туда можно лишь через смерть. Как думаешь?

- Думаю, что твоя версия имеет право быть. Кто знает, а вдруг ты действительно прав. Только мы об этом не узнаем. Назад оттуда еще никто не возвращался. В моей вере – тарианстве, говорится, что душа перерождается. Но обретя новое воплощение, душа ничего уже не помнит о прошлой жизни.

- Почему так?

- Говорят, что это один из необходимых этапов перерождения души. Таков закон мироздания. Так было угодно нашему Создателю. Новая жизнь. Новая судьба. Все с чистого листа. А как оно на деле - кто его знает.

- Да-а уж, - задумчиво протянул мой друг. – Раньше бы нас с тобой за такие разговоры…

- Ну ты, дружище, вспомнил! То было давно. Зато потом в девяностых, лечебные сеансы через телевизор устраивали. Повылезали, хрен знает, откуда всякие целители, экстрасенсы и иже с ними, в которых нет даже жалкой искры магии. Вот это я понимаю – людям мозги пудрить! А что наши с тобой разговоры? Просто безобидные рассуждения. Мы ж не секту основать собрались.

- Благодатное время для создания секты мы профукали. Прошел уже этот, как его… Правнук еще называл. Слово такое иностранное. Хайп, вот! - воскликнул Яша, и мы расхохотались.

Вернулась Яшина дочь с мужем, и позвала нас на чай с пирогом. Провожая меня в парадной, мой смертный друг поведал об одном эпизоде своей жизни, который прочно отпечатался в моей памяти.

- Года через три после смерти приснилась мне моя Веруня. Так, говорит, туфли свои бордовые лаковые надеть хочу! Хоронил я ее в других, тоже любимых. Передай мол, Яшенька, через сестру. Я тогда подумал – что еще за дела? А через неделю сестра ее двоюродная скончалась. Рассказал я тогда ее дочке про тот сон. Она и говорит, мол, дядь Яша, так давайте в гроб к маме и положим туфли тети Веры. Увидятся там, она и передаст. Так я еще и записочку с туфлями положил. Написал там ей, как скучаю и люблю по-прежнему. И знаешь что? Она на третью ночь после похорон приснилась мне! Представляешь? Радостная, в тех самых туфлях, что я ей передал. Улыбалась. Говорила, что прочла мое письмо, и будет меня ждать. Вот так вот. Хоть верь, хоть не верь в это.

Я не сразу догадался, почему он захотел рассказать мне об этом.

- Так что, Эрик. Придет мое время, и я тоже могу твоей супруге передать что-нибудь. Черканешь ей словечко, а я отдам.

И друг улыбнулся, глядя на меня. К сердцу снова подступила горечь.

- Договорились. Но я все же надеюсь, что ты останешься с нами еще хоть на пару куплетов, - признался ему на прощание.

- Как Бог даст. Мы не властны над этим, - философски заметил Яков, выйдя со мной во двор дома.

- Я зайду через недельку, - пообещал другу. – Надо по делам к брату съездить. Как только вернусь, сразу же соберусь к тебе.

- Увидимся, - ответил мне Яша, присев на скамейку в тени тополя.

В следующий раз я увидел своего боевого товарища уже на его похоронах. Он ушел тихо во сне. Просто уснул вечером и утром не проснулся. И сегодня я хоронил своего последнего смертного друга. Надеюсь, Яша, что ты уже держишь за руку свою лучезарную Верочку. А то самое послание для моей жены, о котором он говорил в нашу последнюю встречу, я все-таки передал. Маленькую записку в несколько строк его дочь Мария положила к нему в карман пиджака.

Прощаясь с каждым из смертных друзей, я каждый раз ощущал, как во мне удивительным образом уживались два совершенно противоположных чувства – тяжкая горечь от потери