2084. Конец Света - Буалем Сансаль

По сути, разум – всего лишь машина, слепой механизм, холодный вследствие самой своей чрезвычайной сложности, которая обязывает его все постигать, все контролировать и беспрерывно приумножать контроль и страх. В разнице между жизнью и машиной и заключается все таинство свободы, которой человек достигает лишь со смертью, а машина преодолевает без доступа к сознанию. Ати не был свободным и никогда им не станет, он силен лишь благодаря своим сомнениям и своим страхам, сейчас он чувствовал себя подлиннее, чем Аби, больше, чем Справедливое Братство и его спрутоподобный Аппарат, живее, чем вся инертная суетливая масса правоверных; он достиг осознания своего положения, и в этом заключалась его свобода: мы не свободны, но наделены возможностью бороться за свободу до самой смерти. Ему казалось очевидным, что настоящая победа кроется в заранее проигранных, но доведенных до конца битвах. На основании этого Ати понял, что смерть, которая настигнет его, будет его собственной, а не осуществленной Аппаратом, она будет следствием его личной воли, его внутреннего бунта, и никогда не станет наказанием за высокомерие или несоблюдение законов Системы. Аппарат может его уничтожить, стереть, даже переделать его, перепрограммировать, внушить ему безумную любовь к покорности, но Аппарат не сможет лишить его того, чего никогда не видел, никогда не имел, никогда не получал и не давал, но что тем не менее больше всего ненавидит и бесконечно преследует – свободу. Ати знал это так же, как любой человек знает, что смерть – это завершение жизни. Он знал, что свобода, эта неуловимая по своей сути вещь, является его отречением и концом, но в то же время и его оправданием, так как главная цель Системы – препятствовать появлению свободы, порабощать людей и убивать их; в этом ее интерес, а также единственное наслаждение, которое она может извлечь из своего жалкого существования. Раб, который осознает себя рабом, будет всегда свободнее и сильнее своего хозяина, пусть тот даже властелин всего мира.

Вот так, с мечтой о свободе в сердце, Ати и хотел умереть. Он этого жаждал, это стало необходимостью, так как он знал, что большего не получит и что жизнь в Системе означает не жизнь, а вращение в пустоте, ни для чего и ни для кого, и смерть, подобную тому, как разлагаются неодушевленные предметы.

Сердце у Ати стучало так сильно, что ему сделалось плохо. Странное дело – чем больше страх овладевал им, выворачивая чрево, тем больше у него появлялось сил. Он ощущал себя храбрецом. В глубине его сердца выкристаллизовывалось крошечное зерно настоящего мужества, этакий бриллиант. Ати обнаружил, не зная, как выразить это по-другому, если не софизмом, что жизнь достойна того, чтобы за нее умереть, потому что без нее все мы – мертвецы, которые никогда и не были ничем иным, кроме как мертвецами. И перед смертью он решил пожить той жизнью, которая возникает из тьмы, пусть даже на время вспышки молнии.

А ведь еще недавно он принадлежал к тем, кто желал смерти любому нарушителю правил Справедливого Братства. В случае серьезных проступков он присоединялся к самым суровым гонителям, которые требовали зрелищных казней, считая, что народ имеет право на эти моменты тесного единения, вызываемого брызгами горячих потоков крови и несущим очищение страхом, который извергался подобно вулкану. От этого вера Ати усиливалась и обновлялась. Однако на подобные требования его вдохновляла не жестокость или другое гнусное чувство; просто он верил, что любой должен отдавать Йолаху лучшее, с равной силой ненавидя врагов и любя ближних, одинаково вознаграждая добро и наказывая зло, как в мудрости, так и в безумии.

Бог пылок, и жить ради него надо со страстью.

Но все это, как теперь он совершенно уверился, были лишь слова, высеченные в его памяти едва ли не с рождения, непроизвольные реакции замедленного действия, внедренные в гены и непрерывно совершенствующиеся с возрастом. И внезапно ему открылась глубокая реальность психологической обработки, которая делала из него, как и из любого другого, ограниченную машину, гордящуюся своей ограниченностью; верующего, испытывающего счастье от собственной слепоты; зомби, приученного к покорности и раболепию, который живет автоматически, лишь по необходимости, и готов по щелчку пальцев убить все человечество. Это откровение озарило Ати светом, позволило ему увидеть то скрытое существо, которое овладело им изнутри и против которого он хотел восстать… да нет, на самом деле не хотел. Противоречие бросалось в глаза и было обязательным, ведь оно и являлось главным в психологической обработке! Верующего следовало постоянно поддерживать в точке, где покорность и бунт сливаются в любовной связи: покорность беспредельно восхитительнее, когда ощущаешь возможность освободиться, но по той же самой причине мятеж становится невозможным, ведь рискуешь многое потерять, жизнь и небо, и ничего не получить, а свобода в пустыне или в могиле – просто другая тюрьма. Без этого тайного соглашения покорность была бы слишком неопределенным состоянием, неспособным пробудить в сознании верующего понимание своей абсолютной ничтожности, а тем более – великодушия, всемогущества и безмерного сострадания своего властителя. Покорность порождает бунт, а бунт растворяется в покорности: вот что нужно, эта неразлучная пара, чтобы поддерживать самосознание. Таков путь: нельзя познать добро, не познав зла, и наоборот; таков принцип, согласно которому жизнь существует и продолжается только при наличии антагонистических сил и благодаря их противоборству. Каждому дан удивительный изворотливый ум; каждый мечтает о жизни, добре, мире, истине, братстве, приятном и спокойном постоянстве, однако добивается их, да еще с изрядным рвением, только посредством смерти, разрушения, лжи, коварства, власти, извращений и жестокой несправедливой агрессии. И в смешении исчезает противоречие; разногласия между добром и злом прекращаются, поскольку они есть два качества одной и той же реальности; вот так же едины действие и противодействие, приходящие к слиянию, чтобы обеспечить равновесие. Уничтожить одно означает уничтожить и другое. В мире Аби добро и зло не противопоставляются друг другу, они смешиваются, так как не существует жизни, чтобы познать их, отделить друг от друга и обнаружить их двойственность; они составляют единую и единственную реальность, реальность нежизни, или же смертожизни. В этом-то и заключается вся вера; вопрос добра и зла с точки зрения морали – это вопрос второстепенный и бесполезный, окончательно отброшенный; добро и зло есть ничто иное, как столпы устойчивости, не имеющие собственного значения. Истинная священная религия, Согласие, Гкабул, состоит в том, и только в том, чтобы провозгласить: нет Бога, кроме Йолаха, и Аби его Посланец. Все остальное – дело закона и судов; они превращают человека в покорного и прилежного верующего, а толпу – в неутомимые когорты, которые исполнят любой приказ любыми средствами, которые вложат им в руки, и при этом будут хором кричать: «Йолах велик, и Аби его Посланец!»

Чем мельче становятся люди, тем более великими и сильными они себя ощущают. И только в момент кончины они с изумлением обнаруживают, что жизнь им ничего не должна, поскольку они ей сами ничего не дали.

И какое значение имеет их мнение, если их высосала, как вампир, та Система, защитниками и рабами которой они стали? Хищник и жертва неразделимы в бессмысленности и безумии. Никто им не объяснит, что в жизненном уравнении добро и зло переставлены местами и что в итоге место добра заняло меньшее зло; уравнение не оставляет другого пути, так как установлено, что человеческим обществом можно управлять лишь посредством зла, причем зла постоянно растущего, чтобы ничто и никогда, ни снаружи ни изнутри, не могло ему угрожать. Таким образом, зло, которое противопоставляется злу, становится добром, а добро превращается в удобный способ принести зло и оправдать его.