Симфония времён - Жоржия Кальдера

– Я не прогуливала занятия! – непроизвольно вырвалось у меня. – Я…

Это очень глупо, но мне стало ужасно обидно из-за такой несправедливости: меня обвиняют в прогулах, а ведь до сих пор я ни разу не пропустила ни одного урока…

– Стража! – завопил преподаватель, задирая подбородок и ища взглядом солдат. – Стража, в Соборе посторонние! Скорее, схватите эту преступницу!

Я попыталась вырваться из его хватки, но к нам уже спешили трое легионеров в доспехах, очевидно, намереваясь меня скрутить.

Жрец прошептал мне на ухо тонким голосом, так и сочащимся злобным удовлетворением:

– Прогулы занятий в Академии, да еще и незаконное проникновение во дворец, и кража одежды дорого тебе обойдутся, грязная маленькая пария![2] Тебе следовало сидеть тихо, молиться и радоваться тому, что тебе оставили жизнь, несмотря на то, кто ты есть…

Сефиза

– Немедленно отпустите ее! – прогремел вдруг грозный голос, такой глубокий и звучный, что, казалось, он разнесся по всему дворцу, порождая эхо. – Вы совершаете страшную ошибку, поднимая руку на эту юную особу, уж поверьте!

Через толпу шел бог Гефест; он двигался со сверхъестественной скоростью, и отовсюду слышались изумленные и испуганные восклицания. Придворные в едином порыве расступились, давая божеству дорогу, и почтительно склонились.

В ту же секунду солдаты, уже протянувшие ко мне руки, вытянулись по стойке «смирно». Легионеры склонили головы в знак уважения и вперили взгляды в пол.

Прелат тоже отступил на шаг, глаза его округлились от ужаса. Потом он упал на колени.

Я вдруг сообразила, что единственная в зале не склонилась перед этим высоченным существом с очень белым, словно высеченным из мрамора лицом. Бог остановился прямо передо мной, разглядывая меня; в его серебристых глазах светилось нескрываемое любопытство.

Было очевидно: он импровизировал, разыгрывая эту сцену божественного гнева, вот только с какой целью и по какой причине… Загадка.

– Ваша… Ваша Божественность, поверьте… э-э-э… я не знал, что девица Валенс находится во дворце по вашему приказу, – пробулькал жрец. От его красноречия не осталось и следа, теперь он отчаянно пытался оправдаться. – Это одна из лучших учениц Академии священных искусств, и мы все очень тревожились из-за ее отсутствия. Я так переживал, и все остальные преподаватели тоже…

У меня непроизвольно дернулось веко. Надо же, какая трогательная забота!

Я никогда не была выдающейся ученицей и ни капли не сомневалась: мое отсутствие никак не повлияло на привычную жизнь Академии. Потом до меня дошло, что эти подробности сейчас не играют абсолютно никакой роли, что я по-прежнему стою на краю гибели и могу рухнуть в бездну от малейшего толчка. А надо мной тем временем завис острый топор, лезвие которого того и гляди опустится мне на голову. В любую минуту меня могут бросить в темницу, а потом приговорят к казни на Дереве пыток вместе с прочими осужденными на этой неделе.

Я вдруг вспомнила, что, как выяснилось, не восприимчива к яду, текущему в жилах Тени. В таком случае Палач не подарит мне легкой смерти, забрав мою душу перед казнью, и мне придется вкусить всю полноту мучений, вися на острых металлических шипах…

– Таковы правила, – продолжал служитель культа. Лицо его побагровело. – Разумеется, я собирался наложить наказание, предусмотренное для нерадивых учеников, только и всего.

– И совершили бы ошибку! – резко возразил Гефест. – Эта юная дама вовсе не прогульщица, она…

Он вдруг замолчал, повернул голову и посмотрел в сторону одной из боковых галерей – оттуда доносился звук поспешных шагов, постепенно заполнявший тишину зала.

Я в полной мере осознавала всю безвыходность ситуации, в которой оказалась.

Умру ли я или же вопреки всему сумею выбраться из этого осиного гнезда, где оказалась из-за своей импульсивности? Если мне удастся выйти отсюда живой, то что со мной будет дальше? Уж точно меня не отпустят домой, как бы отчаянно мне этого ни хотелось.

Это чудовище, ростом более трех метров, первый сын Ориона и высокопоставленный член правительства; неужели он действительно захочет спасти бедную простолюдинку – да к тому же Залатанную, – которую он совершенно не знает? Достаточно ли важны его отношения с Тенью, чтобы Гефест, в свою очередь, предложил мне помощь?

Неужели он не понял, что я только что едва не убила его брата? Что он подумал, увидев нас с Верленом вместе, притом что последний был весь в крови, а на полу лежал нож?

Я наконец проследила за взглядом Гефеста и, посмотрев на один из входов на форум, увидела в дверях высокую фигуру Верлена.

На секунду Тень замер на пороге, быстро окинул меня взглядом, не глядя мне в глаза, затем оглядел собрание; на его лице читались тревога и ошеломление – очевидно, увиденное его потрясло.

Одно лишь его присутствие повергало меня в жуткое смятение, причем гнев, отвращение и ненависть в моей душе боролись с надеждой, а также другими весьма противоречивыми чувствами, которым я не могла подобрать названия.

Очевидно, Верлену пришлось сменить рубашку – теперь на его одежде не было странных пятен и прорехи от ножа – кроме того, он надел темно-синий жилет, застегнутый лишь наполовину. Волосы молодого человека по-прежнему пребывали в беспорядке, лицо осунулось и посерело, под глазами залегли темные круги – последствия испытания, пережитого по моей милости.

– Эта юная дама недавно стала официальной фавориткой Первого Палача императора! – объявил Гефест нравоучительным тоном, указывая на Тень.

Все собравшиеся в зале свидетели этой сцены разразились изумленными восклицаниями, но охи и ахи быстро стихли, сменившись шепотками. Придворные и жрецы недоуменно перешептывались, и это назойливое жужжание стремительно распространялось по залу.

Я едва не задохнулась от удивления и возмущения, а Верлен медленно повернулся и уставился на бога, слегка приоткрыв рот и недовольно нахмурив брови. Несколько секунд они молча сверлили друг друга взглядами.

Затем Гефест слегка склонил голову набок и заявил обвиняющим тоном:

– Представляете, дорогой мой, этот безумец собирался заковать в кандалы вашу протеже.

Верлен быстрым, нервным жестом провел пятерней по волосам, словно пытался использовать эту заминку, чтобы обдумать свои дальнейшие действия. Потом он сделал каменное лицо, одновременно мрачное и равнодушное.

Гефест, явно вознамерившись доиграть свою роль до конца, вновь повернулся к коленопреклоненному жрецу, скорчившемуся у его ног, и добавил:

– Надеюсь, ты осознаешь всю тяжесть своего промаха, прелат.

На скулах Верлена заиграли желваки; он сцепил руки за спиной и зашагал к нам, прожигая жреца убийственным взглядом.