Призрачный табун - Барбара Бёртон

– Слушаю! – раздалось на том конце.

– Добрый вечер, мистер Равенал, говорит Генри Уорнер. Мы только что прибыли в Ландсмоор.

– Ну и мерзкую погодку вы выбрали для путешествия!

– Как ни странно, в Лондоне погода была относительно хорошей.

– Я через пятнадцать минут буду у вас, – пообещал Говард Равенал и положил трубку.

* * *

Вскоре появился Говард. Упитанный мужчина преклонных лет зашел в зал ожидания, в котором, кроме Уорнеров, никого не было. Он немного волочил правую ногу и сильно горбился, его рот был слегка перекошен, как будто он пережил инсульт, а глаза явно косили. На нем был черный резиновый плащ, с которого стекала вода.

– Добро пожаловать в Ландсмоор! – театрально произнес он. – Должен сказать, наши места не всегда приветствуют гостей столь недружелюбно. Сегодня дождь идет весь день.

Равенал схватился за самый большой и тяжелый чемодан.

– Нет-нет, это я возьму сам, – сказал Генри.

– Я достаточно сильный, мистер Уорнер. Такие чемоданы я могу таскать одним мизинцем.

Целестина взялась за две небольшие дорожные сумки, и маленькая процессия двинулась из зала ожидания. Уорнеры ожидали увидеть рядом со зданием вокзала припаркованный автомобиль, но они ошиблись.

На парковке стояла старая карета, запряженная двумя вороными конями. Животные одновременно повернули головы и посмотрели на Целестину своими большими темными глазами.

«Лошади, – подумала Целестина, – опять лошади».

До последнего времени она не имела ничего против этих благородных и грациозных животных. Но с недавних пор стала испытывать к ним объяснимую неприязнь. Она осталась стоять под большим козырьком.

Говард Равенал укладывал багаж. Генри пытался ему помочь, но тот категорически отказывался.

– Садитесь внутрь, мистер Уорнер. Вы же не хотите насквозь промокнуть?

– Ничего страшного, – сказал он, – я не сахарный.

Равенал открыл перед Целестиной дверь. Она залезла в карету. Генри сел рядом с ней.

– В Ландсмоор-хаузе мы затопим камин и быстро согреемся, – сказал он и обнял жену.

Джеймс Маркхам позаботился о том, чтобы холодильник и погреб были полны. Домашний бар также оказался укомплектованным. С такими запасами Целестина и Генри легко могли пережить месячную осаду.

Равенал щелкнул кнутом, и повозка тронулась. В самом Лондсмооре Уорнеры мало что рассмотрели, тем более в такую погоду. Пара старинных домов, чьи фасады давно требовали ремонта, затем какая-то деревушка, чье название замучаешься искать на карте, какие-то поля…

Ландсмоор-хауз располагался в трех километрах от городка. Целестина взволнованно выглядывала из окна. Джеймс упоминал о каких-то руинах, от которых надо подальше держаться. Целестину знобило, и она риторически спрашивала себя, почему все так получается? Кто же управлял их судьбами?

Дорога свернула вправо, и вскоре лошади встали перед большим мрачным домом.

– Вот мы и дома, – с улыбкой произнес Генри.

– Думаю, я никогда здесь не смогу себя почувствовать как дома, – тихо проговорила Целестина.

Она выпрыгнула из кареты. Ее тут же словно окатили из ведра. Она быстро побежала к входу в дом, думая о том, что теперь у них нет пути назад.

Генри и Говард выгрузили багаж, после чего писатель открыл дверь. Стены холла были увешены старыми гобеленами, изображавшими сцены охоты. Разумеется, в этих сценах участвовали и лошади. Целестине казалось, будто со всех картин животные враждебно смотрят на нее.

Говард отряхнулся.

– Ну, я, пожалуй, пойду, – деловито сообщил он.

– Исключено, – отрезал Генри. – Вам нужно с нами выпить и согреться.

Тот просиял:

– Предложение принимается с большим удовольствием! Вы позволите затопить для вас камин?

Генри охотно согласился. Пока их новый знакомый возился с камином, а Генри разливал напитки, Целестина сняла мокрое пальто.

В Ландсмоор-хаузе была вполне уютная обстановка. Большое количество антиквариата, хорошо сохранившаяся старинная мебель, как ни странно, создавали обжитой вид.

Равенал, несмотря на свой грузный вид, делал все быстро и ловко.

– Правда, я надолго не смогу задержаться, – сказал он и повесил плащ на вешалку.

– Вас ждет дома жена? – поинтересовалась Целестина.

– Да. Она не любит, когда я ухожу из дома с наступлением темноты. Она у меня боязливая, ей всегда нужен защитник.

Равенал рассмеялся. Генри протянул ему наполненный стакан.

– Позволю себе выпить за ваше благополучие, – произнес гость. – Желаю вам побыстрее обжиться в Ландсмоор-хаузе и почувствовать местный колорит. Если вам понадобится помощь, у вас есть мой номер телефона, не стесняйтесь. Звонка достаточно – я сразу к вам приеду.

– Очень мило с вашей стороны, мистер Равенал, – ответил Генри.

Горбун опустошил стакан и поднялся. Он подошел к Целестине:

– Если ваш муж слишком заработается, а вам вдруг станет скучно – приезжайте к нам. Мы с женой будем очень рады вашему визиту.

Целестина с благодарностью протянула ему руку:

– Вам знакомо имя Эдгар Браун, мистер Равенал?

– Конечно, – кивнул горбун. – Когда-то он был управляющим местным конезаводом.

– А что с ним потом стало?

– Ну, – Равенал откашлялся, – когда конезавод закрыли, он остался без работы. Мистер Эрнест Маркхам предложил ему другую работу, но тот категорически отверг это предложение и предпочел умереть, последовав за своими любимыми лошадьми. Он повесился на старом дубе, который растет позади Ландсмоор-хауза.

* * *

«Он повесился на дубе…» – эти слова не выходили у Целестины из головы. Она вспомнила о своей встрече с Эдгаром Брауном в поезде и о красном шраме у него на шее. Оказывается, это был след от веревки, на которой он повесился.

Ее бил озноб, хотя огонь в камине уже хорошо прогрел помещение. Целестина прижалась к мужу. В другое время и в другом месте она бы наслаждалась подобной тишиной. Она любила оставаться наедине с Генри, любила близость с ним. Но в этой чужой обстановке ей все казалось мрачным и неприветливым. Она безуспешно пыталась не думать о Глории, лошадях, закончивших жизнь на бойне, и повесившемся Эдгаре Брауне.

Генри нежно погладил жену:

– Дорогая, ты все еще чувствуешь, что не сможешь здесь спокойно жить?

– Позволь мне сказать, что я чувствую.

– Разумеется.

– Я чувствую, что этот дом настроен против нас.