Женская решимость - Мэгги Эмерсон

Во-первых, Питер выглядел забавно — в мокрой рубашке, с капающим с подбородка вином. И во-вторых, Патрисия вызывала у Линды восхищение своей экспрессивностью. О, Линда и сама не отказалась бы запустить кое в кого бокалом-другим!

— Вижу, — сухо ответил Рэндалл. — Но я достаточно хорошо знаком с Патрисией, чтобы знать наверняка — она не обливает людей вином ни за что ни про что. Поэтому будь добр объяснить — что ты ей сделал?

— Ничего, — отрезал Питер, с отвращением промокая подбородок и шею салфеткой.

— Папа?! — недоверчиво воскликнула Линда.

Она тоже давно была знакома с Патрисией, чтобы понять: на этот раз Питер в самом деле очень сильно ее задел. Отец уставился на нее с раздражением.

— Ты-то на чьей стороне, в конце концов?

— Я не собираюсь становиться ни на чью сторону. — Линда тряхнула волосами. — Просто я достаточно хорошо знаю вас обоих, чтобы поклясться: без повода с твоей стороны Патрисия никогда бы так себя не повела.

— Значит, ты все-таки становишься на ее сторону, — рявкнул Питер, распрямляя все без малого два метра своего роста. — Вот уж не чаял дожить до дня, когда моя собственная дочь…

— Что ж, если ты не собираешься просветить нас о причинах скандала, пожалуй, пойду спрошу Патрисию, — гневно перебила Линда, направляясь к лестнице. — Может быть, она окажется более откровенной…

— Она собирает вещи, — негромко обронил Питер в спину уходящей дочери. Линда замерла, как громом пораженная, потом медленно обернулась. Весь юмор ситуации моментально испарился.

— Что? Ты сказал, Патрисия…

— Собирает вещи. Она не хочет оставаться до конца контракта и уезжает прямо сейчас.

Линда, все еще не веря, медленно покачала головой.

— И что ты сделал, чтобы ее остановить?

— А что я могу сделать? — вскинулся ее отец, усмехаясь одной стороной рта.

— Рэндалл совершенно прав, — презрительно выговорила Линда. — Ты действительно… повел себя по-идиотски.

С этими словами она развернулась и бросилась вверх по лестнице — на второй этаж, где располагались спальни. Третьей справа была дверь в комнату, которую Патрисия занимала последние десять лет.

Но у самой двери Линда помедлила, не решаясь постучать. Да, конечно, ее отец был не прав и поступил дурно… Но это совершенно не значило, что Патрисия сейчас примет утешения от кого-нибудь, кроме него. Было страшно разочаровать ее, войдя в дверь и оказавшись не тем, кого она ждет.

Однако Линда любила Патрисию, все сестры Дарлинг ее любили. И теперь она не могла равнодушно выносить знание, что эта скромная, ласковая женщина сейчас мучается в одиночестве. Расправив плечи и собравшись с духом, она постучала.

— Оставьте меня! — приглушенно донеслось изнутри.

Линда повернула ручку двери и обнаружила, что спальня не заперта. Первым, что она увидела, ступив на порог, была Патрисия, держащая двумя руками огромную фарфоровую вазу и готовая опустить ее на голову каждому, кто посмеет войти.

— Это я! — воскликнула Линда испуганно, отшатываясь и прикрывая руками голову.

Патрисия не то прерывисто вздохнула, не то всхлипнула и поставила вазу на столик.

— Я думала, это… кто-нибудь другой, — прошептала она.

Хотя Патрисия и собиралась встретить незваного гостя броском огромной вазы с садовыми розами, Линда увидела в ее глазах тень сожаления, что это все-таки был не Питер. Она прикрыла за собой дверь и окинула комнату быстрым взглядом. Раскрытый чемодан посредине, в него беспорядочно брошены платья, колготки, какие-то книги и фотографии… Патрисия действительно собирала вещи, чтобы уехать навсегда!

Линда подошла к кровати и присела на краешек. Покрывало было скомкано, на нем в беспорядке валялись предметы туалета. Но акварели на стенах, цвет мебели и драпировок — все это ассоциировалось с Патрисией, и только с ней! Комната была ее пристанищем долгие годы и теперь абсолютно соответствовала вкусам своей хозяйки. На стенах — фотографии семьи: сама Патрисия, Линда, Джулия и Джесси. Общая фотография — отец в кресле, рядом — смеющиеся дочки. Голубые занавески, обои в синих колокольчиках. Уютная, светлая комната. Патрисия не просто увольнялась с работы — она уходила из собственного дома!

— Патрисия, — сурово начала Линда, стараясь не поддаваться на жалость и говорить жестко, — я тебя сегодня утром спросила, почему ты уходишь, и ты сказала, что тебе просто пора.

— Я сказала правду, — устало отозвалась старшая женщина, бросая в чемодан алое вечернее платье. Глазами она с Линдой старалась не встречаться.

— Может, и так. Но ты сказала не всю правду. Я уверена. И не пытайся после того, что случилось за ужином, рассказывать мне подобные сказки! Я беременная, Патрисия, а не слабоумная.

Патрисия подняла измученные глаза и улыбнулась.

— Я никогда не считала тебя слабоумной, Линда.

— Так скажи мне, в чем дело!

Неожиданно Патрисия громко всхлипнула, по щекам ее покатились слезы. Все это время она с трудом сдерживалась, и вот преграда рухнула в одно мгновение. Линда вскочила, тут же забыв, что собиралась держаться сурово, и заключила подругу в объятия. Да что там подруга — эта женщина была ей как приемная мать, и Линда отдала бы что угодно, лишь бы утешить ее.

— Патрисия, Господи, что случилось? — приговаривала она, гладя плачущую по плечу и сама стараясь не разрыдаться. — Скажи мне, Патрисия, милая, что с тобой?

Та промокнула слезы платком и жалко улыбнулась.

— Все до смешного просто, Линда. Я люблю твоего отца. Всегда его любила. И всегда буду любить!

Линда сморгнула, как от яркой вспышки. Не известно, чего она ожидала, какого объяснения. Может быть, скандальной истории на стороне или даже признания в убийстве — чего угодно, только не этого!

— О, Линда! — Патрисия безрадостно засмеялась тому, какой эффект вызвало ее признание. — Я тебя удивила? Или ты просто не видишь, в чем же тут проблема?

Нет, Линда прекрасно все понимала. Она сама столько лет безнадежно любила Рэндалла, что ей не требовалось много объяснений. Любить кого-нибудь безответно, каждый день встречаться с ним и делать невозмутимый вид, тщетно пытаясь сохранить с ним хотя бы подобие дружбы… Это было невыносимо тяжело.

Хотя, если учесть, как изменился Питер с того дня, как Патрисия заявила об уходе… Может быть, эпитет «безответная» был к этой любви не так уж применим? А Рэндалл? Неужели он все это время знал, что Патрисия любит Питера? Не потому ли он так разозлился на него — и на всю их семью?

— Что же, теперь ты наконец убедился, что я говорил правду? — Рэндалл остановился посреди комнаты в позе глубокого осуждения: руки сложены на груди.

— Что Патрисия меня любит? — Питер налил себе бренди. — Что-то не верится.

Перед тем, как отпить, он еще раз взглянул себе на грудь, на рубашку, влажную от вина. Рэндалл смотрел на старшего друга с сочувствием. Он любил Питера, как отца — нет, скорее, как старшего брата. Но в вопросах личной жизни тот был не прозорливее ребенка. Сейчас Рэндалл был готов трясти его за плечи, лишь бы только убедить глупца в своей правоте!