Город бездны - Аластер Рейнольдс

Я тоже отвернулся и стал ждать подъемника. И неприметно сунув руку в карман, ощутил алмазно-твердый холодок пистолета.

— Сэр? Ужин будет подан на нижней палубе через пятнадцать минут. Если вы желаете присоединиться к пассажирам…

Я подскочил. Я не слышал шагов по лестнице, ведущей на смотровую палубу, и полагал, что нахожусь здесь совершенно один. Все прочие пассажиры разошлись по своим каютам сразу после посадки — путешествие было слишком коротким, чтобы стоило распаковывать багаж… а я поднялся на смотровую палубу, чтобы понаблюдать за отправлением. Конечно, мне предоставили каюту, но распаковывать было нечего.

Подъем начался с нереальной плавностью. Вначале казалось, что мы вообще не двигаемся. Ни звука, ни вибрации — только жутковатое плавное скольжение вверх, еле заметное, но постоянно набирающее скорость. Я посмотрел вниз, пытаясь разглядеть сектантов, но угол подъема позволял заметить лишь несколько случайных фигур — хотя прямо под нами должна была находиться масса народу. Мы как раз проходили через потолочную диафрагму.

Я обернулся. Голос, который меня напугал, принадлежал не человеку, а слуге. У него были телескопические руки и нарочито безликая голова. Туловище сходилось на конус, образуя осиную талию, но ниже — ни ног, ни колес. Он двигался благодаря прикрепленному к потолку рельсу, с которым был соединен с помощью торчащего из спины изогнутого стержня.

— Сэр? — начал он снова, на этот раз на языке норт. — Ужин будет подан…

— Ничего не нужно. Я понял тебя с первого раза.

После короткого раздумья я решил, что риск будет меньше, если я присоединюсь к остальным аристократам. Мое уединение вряд ли сочтут проявлением высокомерия. По крайней мере, сев с ними за стол, я смогу удовлетворить их любопытство, представ им в образе некоего вымышленного персонажа — и это лучше, чем позволить их воображению разыграться, приписывая необщительному незнакомцу самые невообразимые качества на свое усмотрение. Я перешел на норт — практика не помешает — и добавил, что присоединюсь к остальным через четверть часа, так как хочу еще немного полюбоваться панорамой.

— Прекрасно, сэр. Я закажу для вас место за столом.

Робот развернулся вокруг оси и тихо выскользнул с палубы.

А я вернулся к иллюминатору.

Не знаю, что именно я собирался увидеть. Но зрелище, которое предстало моим глазам, оказалось совершенно неожиданным. Мы прошли сквозь потолок вестибюля посадочной площадки, но терминал был гораздо выше, так что мы продолжали подниматься сквозь верхнюю часть здания. Именно здесь, как я понял, можно было увидеть высшее выражение одержимости поклонников Небесного Хаусманна. После того как его распяли, сектанты сохранили тело, забальзамировав и покрыв особым составом, отливающим свинцовым зеленовато-серым блеском, а затем поместили его здесь, на гигантском конусообразном выступе, который торчал из одной стены, почти касаясь спирали. В результате труп Хаусманна напоминал резную фигуру под бушпритом гигантского парусника.

Небесный был обнажен до пояса, руки широко разведены в стороны. Он висел на крестовидной конструкции из металлического сплава. Голени были связаны, в кисть правой руки (не в ладонь: похоже, в программе вируса, вызывающего стигмат, была ошибка) вбит гвоздь, еще один металлический штырь пробивал отсеченную по локоть левую руку. К счастью, эти подробности, равно как и страдание, навсегда застывшее на лице Хаусманна, не слишком бросались в глаза благодаря обработке, которой подвергли тело. Но, хотя черты лица различить было невозможно, боль читалась в изгибе его шеи, в судорожно стиснутых челюстях, как бывает во время агонии у людей, пораженных электричеством. Лучше бы они убили его током, подумалось мне. Это было бы милосерднее, какие бы преступления он не совершил.

Впрочем, так было бы слишком просто. Ведь они казнили преступника, совершившего ужасные деяния, но прославляли человека, подарившего им весь мир. Распиная его, почитатели выражали свое обожание не менее горячо, чем свою ненависть.

Времена меняются, а люди остаются прежними.

Подъемник прошел лишь в нескольких метрах от Небесного, и я невольно содрогнулся. Я вдруг понял, что хочу удалиться отсюда как можно быстрее. Безмерный космос словно превратился в эхокамеру, заполненную отголосками бесконечной боли.

У меня зачесалась ладонь. Зажмурившись, я тер ее о поручень, пока мы не миновали причальный терминал, продолжая подниматься сквозь ночь.

— Еще вина, мистер Мирабель? — спросила супруга одного из аристократов, похожая на лисицу, сидящая напротив меня.

— Нет, — я вежливо промокнул губы салфеткой. — Если не возражаете, я удалюсь. Хочу полюбоваться видом, пока мы поднимаемся.

— Какая жалость, — сказала женщина, разочарованно поджимая губы.

— О да, — подхватил ее муж. — Мы будем скучать без ваших историй, Таннер.

Я улыбнулся. По правде говоря, я просто валял дурака, перманентно поддерживая светскую беседу в течение часа, пока мы ужинали. То и дело я оживлял разговор пикантным анекдотом — но лишь с целью заполнить неловкие паузы, которые повисали над столом всякий раз, когда тот или иной гость делал высказывание, способное, с точки зрения переменчивого аристократического этикета, показаться неделикатным. Не раз мне приходилось разрешать споры между северными и южными фракциями, выступая с речью от лица всей группы. Моя маскировка была не самой убедительной, поскольку даже северяне, кажется, поняли, что я не имею к южанам никакого отношения.

Но это едва ли имело значение. Я смог заставить билетершу принять меня за аристократа и сказать мне больше, чем кому бы то ни было. Эта маска позволила мне смешаться с аристократами — но рано или поздно я смогу отбросить ее. Ведь я не был в списке тех, кого разыскивают службы безопасности. Я просто человек с темным прошлым и несколькими сомнительными связями. Нет ничего плохого и в том, чтобы называть себя Таннером Мирабелем — это было куда безопаснее, чем пытаться смастерить из ничего правдоподобную аристократическую родословную. К счастью, это совершенно нейтральное имя, оно вряд ли вызовет какие-то ассоциации с историей аристократии или иными историческими событиями. В отличие от моих сотрапезников, я не смог бы проследить свое происхождение до высадки Флотилии. Скорее всего, Мирабели появились на Окраине спустя полвека после этого. По меркам аристократии я был просто неотесанным выскочкой, но никто не позволит себе подобных нетактичных намеков. Все они были долгожителями, и их родословная восходила если не к Флотилии, то к временам пассажирского манифеста, с одним или двумя сомнительными поколениями — и вполне естественным было предположить, что я обладал столь же пышной генеалогией и доступом к тем же терапевтическим технологиям.

Но хотя Мирабели и прибыли на Окраину Неба спустя много лет после Флотилии, они не принесли с собой никаких решений, позволяющих обеспечить долгую жизнь. Возможно, в первом поколении срок их жизни превышал продолжительность жизни обычных людей, но этот признак не передался их потомкам.