Религия танцующих детей - Ольга Талантова

из бумаги, а потом подвешивают на нитке к потолку и пускают к ним ветер. Нигде не было нитки. А значит и меня нигде не было.

Когда я нашел себя, было смешно. Я был в твоем сне. А если я кому-то снюсь, значит я где-то есть. За окнами плакали рельсы, снег прятался в землю и появлялся снова, люди меняли религии, языки, кожу, а я обретал себя.

Когда я нашел себя, был, кажется, май. Мы ехали, чтобы самая теплая страна на свете поняла, как я люблю тебя исчерченными календарями и слепыми окнами многоэтажек. Я нашел себя в твоей голове.

Мы ехали, чтобы ты поняла, как я люблю тебя.

ребенок 7 / самая лучшая рыба на свете

Я положил письмо в конверт. А конверт в почтовый ящик.

У нас в городе есть такая сонная синяя металлическая коробка на стене заплаканно-блочного дома. В нее люди приносят слова, которых никогда не скажут.

Знаете, это самая большая коробка, которую я когда-либо в жизни видел.

Сначала она росла из дома, а потом дом стал расти из нее.

Коробка глотала и глотала слова, не пережевывая, и превращалась в настоящий город. Я — почтальон, ношу письма к коробке. Но, кажется, скоро мне некуда будет идти, коробка будет повсюду. Когда я понял это, то замолчал.

Город в свое время вылез из океана. Океан был глубокий-глубокий. Когда я перестал говорить с людьми, то превратился в рыбу, а если быть честнее, в целый океан с рыбой. Я шел, а волны внутри танцевали с такой силой, что половина выплескивалась из глаз. Люди молчали все острее и острее, ручки скрипели все противнее и противнее, и именно тогда я встретил ее. Мою говорящую рыбу.

Рыба подняла нос, разложила по воде жабры, начала вращаться против часовой стрелки, и смотрела, как луна крутится вокруг ее головы.

— На самом деле, когда я верчусь, луна вертится в ответ. Потому, пока я и она двигаемся, время

— останавливается и мы обе, мы — бездвижны, мы — в покое. Ты не поймешь, ты не почувствуешь, пока не покрутишься. Крутись!

Я остановился и уронил мешок с письмами.

И закрутился. Покой был внутри, он поднимался к небу и дальше неба, туда, где кончается земное и начинается общее.

Рыба говорила:

— Когда будет страшно, крутись.

— Так я кручусь!

— И крутись!

Кручусь.

Город будто перестал существовать.

Какая это была рыба!

Мы стали плавать наперегонки и дразнить друг друга, а люди думали, что это цунами. Пугались, знаете, так забавно, а я нес конверты и выкрикивал имена. Тела прятались по углам коробковых домов, поджигали их, превращая в темную пыльцу свои смешные имена.

А рыбе в правый глаз однажды запрыгнула сухая песчинка с берега и начала жить, превратилась в Землю, в огромный шар. Я смотрел в зрачок, и казалось, это Земля смотрит в меня и трогает ресницами.

А ведь это была лучшая рыба в моей жизни! Знаете, как она умела рассказывать? Не рассказывала — пела! Никогда не слышат таких слов от людей!

— А у нас тут такая луна! Океан вот-вот выплеснется наружу! Смотри-смотри, какое на небе отражение, яркое, сонное, ее.

Какая это была рыба!

Никогда не грустила и была самой океанической рыбой, а с виду — обычный карась! И я с ней рядом никогда не печалился не потому, что она вынуждала (нет-нет-нет!), а потому, что не грызло внутри.

Какая была рыба!

— Ты знаешь, откуда падает снег?

Я знаю. Я видела. Я поделюсь.

Через воду видно все значительно белее.

Каждый раз, когда на земле кто-то рождается, повсюду в галактике разливается белое. Оно выращивает существо, пока то не окрепнет, а потом будто бы исчезает. Но на самом деле это не так. Белое вовсе не белое, и оно бережет человека, как орбита — планету. Когда какой-то человек идет по своему пути, или когда какая-то рыба плывет против своего течения (что, собственно, одно и тоже), образуется одна снежинка. Белое отдает наружу сахарную часть себя.

И вот когда снежинок собирается целая толпа, выпадает снег.

Рыба вздыхала:

— Видишь, как давно не было снега.

— Но ведь со снегом придет лед и ты не сможешь смотреть на луну.

— Кто сказал, что я буду подо льдом? Круговорот воды.

Круговорот воды!

Круговорот слов.

Когда я познакомился с рыбой, то прекратил перетаскивать несказанные слова и раскидывал конверты по улицам. Люди стали читать друг друга, но молчали.

Какая была рыба! Как она говорила! Но никто, совсем никто не верил в говорящую рыбу. Все писали на клочках и носили ночами конверты к коробке.

А потом я ее съел, потому что в мире кроме меня и нее говорящих никого не осталось.

И я был готов не говорить вовсе, чем говорить с рыбой.

Замечательная была рыба, без костей, но сильная, как бамбук, на ветру — не сломаешь, дом построишь — будет висеть, пока жив бамбук.

А потом я сам себя съел своею же грустью, потому что разучился без рыбы говорить.

Я ел и вертелся. Ел и вертелся.

А люди молчали. Молчали. Молчали. И писали письма.

Город молчал спящие слова также громко, как говорила слова моя самая замечательная рыба на свете.

ребенок 6 / религия сердца

ко мне никто и никогда не врастал в голову.

они врастали в сердце.

это как приходить в гости не в дверь, а в окно.

на протяжении всех жизней — одна религия.

я ее назвал религией сердца.

и молился

не переставая, всегда

всегда.

всегда.

всегда — биение было молитвой.

ребенок 5 / из всех людей, которые я

каждый раз, когда за окном лед, в автобусах — дым и ты

сидишь на месте у окна и делишь с ним тепло. я ловлю твой взгляд в отражении плачущих стекол.

твой взгляд ложится вслед за снегом на асфальт и

крошечные дома снаружи хлопают и хлопают ресницами, возвращая снег.

ты наверное ищешь кого-то глобального, кого глазами не поймать полностью. а тут в сырой маршрутке, с хныкающими детьми и сонными старушками щека к щеке -

варюсь я.

и я — это все они, кричащие и обыкновенные. а еще разбегаюсь по городу вслед за ними.

как же ты меня заметишь, такого летящеговразныестороны.

ты любишь кого-то за стеклом.

я люблю тебя — в стекле.

и, знаешь, кого бы ты