Спаситель и сын. Сезон 1 - Мари-Од Мюрай

На следующий день за Лазарем на улицу Мюрлен зашла Николь. Раньше она была его няней, а теперь приходила помогать Сент-Ивам по средам.

Когда в доме Николь появился Спаситель со своим малышом, откликнувшись на объявление «Опытная няня готова позаботиться о ребенке», Николь не обрадовалась, поскольку, как она сказала вечером мужу, «не очень-то ей нравятся черномазые». Она была твердо убеждена, что от них плохо пахнет. Но от малыша Лазаря, когда Спаситель приносил его на руках поутру, пахло только гелем после бритья, которым пользовался его папа. Николь опасалась, что темнокожий малыш распугает всех других родителей. Но и тут она ошиблась: мамочки нашли, что Лазарь просто прелесть. В общем, в конце концов Николь признала, что Лазарь «не хуже других», и, увеличив плату для Сент-Ива на двадцать процентов, почти совсем примирилась с его сыном.

— Ну сегодня и холод! — сказала Николь, входя в кухню. — У тебя в Африке, небось, куда теплее.

— Я не африканец, — миролюбиво ответил Лазарь, трудясь над рисунком для Поля.

— Может, ты и не черный?

— Черный, но я родился на Мартинике.

— И что? Там, что ли, солнца мало?

Николь всегда умела оказаться правой. Она поставила прямо на карандаши большую черную коробку.

— Что это? — удивился Лазарь, увидев крест, нарисованный белой краской на крышке.

— Откуда я знаю? Ты только посмотри, как я вымазалась, — пробурчала Николь. — Лежало у вашей калитки, я споткнулась, чуть ногу себе не сломала.

Вообще-то это была всего-навсего обувная коробка, покрашенная в черный цвет. Лазарь хотел посмотреть, что там внутри, но Николь — она старательно мыла руки с мылом под краном — закричала:

— Не смей! Она пачкается! Отнеси ее сейчас же в мусорку!

Взяв коробку кончиками пальцев, Лазарь поставил ее на крышку мусорного бака из нержавейки и сразу позабыл про нее — пора было идти в гости к Полю.

Мадам Рошто со своими детьми, Полем и Алисой, жила на улице Льон. Она только что вернулась с дочерью от ортодонта. Дочь пребывала в мрачнейшем настроении: ей не купили не только фирменных кроссовок, но даже чехла для айфона. Луиза Рошто едва успела причесаться перед зеркалом в ванной, как раздался звонок у входной двери. Она была уверена, что мальчика приведет отец, и очень удивилась, увидев перед собой неказистую женщину средних лет.

— Мадам Сент-Ив? — обратилась она к ней.

— Вот уж нет, — обиделся Лазарь.

— Я няня, меня зовут Николь.

— Очень приятно. А меня — Луиза. Проходите, пожалуйста.

— Красивое имя, — одобрил Лазарь.

Он усвоил от папы привычку говорить людям приятное, если представляется случай.

Для мадам Рошто комплимент Лазаря был большой неожиданностью — она уже поместила мальчугана в разряд угрюмых пожирателей чужих булочек с шоколадом.

— Поль у себя в комнате, — сказала она и закричала, глядя наверх: — Поль! Поль!

— Сейчас! Я какаю, — немедленно последовал ответ.

Смущенно улыбнувшись, Луиза Рошто пригласила гостей в гостиную — просторную комнату, залитую золотым зимним солнцем.

— У вас все так и светится, — похвалил дом Луизы маленький Лазарь.

А у хозяйки перехватило горло. Да, она так и хотела: дом, полный тепла, света, красок, чтобы жить в нем дружной семьей… Но теперь она вынуждена с ним расстаться.

— Спасибо, — тихо сказала она.

Поль обрушился с лестницы и кинулся обнимать друга; Луиза никогда не видела, чтобы сын так бурно радовался. Мальчуганы исчезли, будто их ветром унесло.

Вторая половина дня в среду у Луизы была свободной, и она предложила Николь выпить чашечку кофе, надеясь побольше разузнать о семействе Сент-Ив. Няня не заставила себя просить и с большим удовольствием рассказала все, что знала о Спасителе. Жена у месье Сент-Ива, «белая, белее некуда», погибла в автокатастрофе, и он через несколько месяцев уехал со своего острова.

— Он спросил, не соглашусь ли я приглядывать за его сынком, а я против черномазых ничего не имею, вот и согласилась, — прибавила она, убеждая себя и Луизу в своих добрых чувствах. — Не знаю, как вы относитесь, когда черные с белыми мешаются, но, на мой взгляд, Лазарь славненький на мордашку. Когда они не слишком черные, они ничего.

Луизу покоробил откровенный расизм Николь.

— Вот только имя у мальчика никудышное, — продолжала няня.

— Какое имя?

— Да Лазарь! Как вокзал Сен-Лазар! А отца вообще Спасителем зовут. Мой муж знал одного негритоса по имени Напраз, потому как родился он в национальный праздник. Мне-то что, пусть делают что хотят. У себя дома, конечно. Но теперь их у нас в Орлеане стало что-то многовато. Мы теперь сами в своем доме не хозяева. Я не про доктора Спасителя, он платит вовремя, моется, с ним нет никаких неприятностей. И среди черномазых бывают приличные люди.

Луиза поспешила распрощаться с няней Николь как можно скорее. Ей было противно, что она молча слушала расистские речи. Зато она одержала маленькую победу: убедила Николь не приходить за мальчиком в шесть часов, пообещав, что сама отведет его домой. Ничего особенного, десятиминутная прогулка по холодку.

Лазарь взял Луизу за руку, когда они переходили улицу. Луиза была уверена, что у чернокожих руки влажные, но нет, ладошка Лазаря была совершенно сухая. Луиза с недовольством подумала: интересно, откуда она успела набраться всяких предрассудков?

— Желтое и грустное? Что такое? — задал ей вопрос малыш, шагая рядом с ней вприпрыжку.

Луиза уже знала эту загадку — Поль ей загадывал, — но сделала недоумевающее лицо.

— Не знаешь? Выжатый лимон!

Вот они уже на улице Мюрлен у дома № 12 с красивой табличкой «Сент-Ив, клинический психолог». Луиза потянулась к дверному молотку в виде руки, сжатой в кулак, но Лазарь дернул ее за пальто.

— Нет, я хожу через сад.

Аллея Пуансо, по весне зеленая и щебечущая птицами, в январе месяце выглядела грязной и мрачной, в саду тоже было темно и сыро.

— Неужели ты не боишься, когда приходишь из школы в сумерки? — с удивлением спросила Луиза.

— Я привык. И потом, папа оставляет на кухне свет.

Маячок, чтобы корабль благополучно прибыл в гавань.

— До свидания, Лазарь. Скажи папе, что ты можешь приходить к нам играть, когда захочешь.

Лазарь толкнул калитку, потом дверь на веранду — они не были заперты на ключ, и Луиза подумала, что такая доверчивость к соседям, несомненно, прибыла с Антильских островов. «Так думать — это расизм? — спросила себя Луиза, ставшая необычайно щекотливой в вопросах толерантности. — И не признак ли расизма постоянно спрашивать себя, расист ты или нет?»

* * *

Рабочий день Сент-Ива, клинического психолога, еще не кончился, бурный рабочий день: кто-то из пациентов пришел раньше, кто-то опоздал, кто-то отменил сеанс, а кто-то попросил принять его вне очереди, и это не считая телефонных звонков, среди которых далеко не все приятные.