Семь колодцев - Дмитрий Стародубцев

В конце концов, мне стало стыдно. Я слишком близко к сердцу принял слова отца. Теперь я не хотел ни денег просить, ни даже объедать несчастных пенсионеров, и так обалдевших от начавшегося в стране безобразия. В магазинах тогда было шаром покати. Вскоре я перестал навещать родителей.

Мать все время зазывала, страдала. Отец хмурил брови и по субботам фанатично ходил на шумные коммунистические сборища.

Несколько попыток открыть свое дело закончились крахом. После этого неприятности посыпались, словно из рога изобилия.

Появились долги.

Я вынужден был то разгружать вагоны на плодоовощной базе, то спекулировать французским дезодорантом, то толкать дефицитные книги у книжного магазина.

За книги меня один раз загребли в отделение, отняли «товар» и настучали по печени. В КПЗ я провел три дня. Сокамерник, опытный спекулянт со стажем в две ходки, деловито объяснил, что я не «прописался», поэтому «книжная мафия» и сдала меня ментам.

Я был вечно голодный и всегда сексуально неудовлетворенный. Я как сейчас помню эти два мощных животных чувства, которые всегда были при мне.

С горя я все чаще и чаще прятался от действительности в безмятежных пространствах Бахуса. Иногда гулянки длились целыми неделями. Ну знаете, как это бывает по молодости: водка, девочки, всякие безумства, потом пустота в душе и, что не менее важно и даже взаимосвязано, в кармане и глубокая прострация тяжелого похмелья… Но об этом как-нибудь потом…

Однако удача появилась совершенно не из-за того угла, за которым я ее подкарауливал.

Однажды, раздобыв где-то целых двадцать пять рублей, я заехал на автобазу к Вовочке.

В воздухе пыльного помещения почему-то стоял приторный запах рыбьего жира. В конце рабочего дня слесари шиномонтажного цеха были уже мутноватыми. Свои трудовые подвиги они не забывали периодически праздновать, о чем красноречиво свидетельствовала батарея пустых бутылок в углу, прикрытая от глаз главного механика старой газетой. Я знал, что каждое отремонтированное колесо «зилка» или КамАЗа обходится водителю в два, три рубля. А сколько за день можно починить колес?

Впрочем, Вовочка, в отличие от своего напарника Буржуя, был еще вменяем. При своих ста пятидесяти килограммах он мог опустошить несколько бутылок водки и остаться на плаву.

Я принес пива. После того как с ним было покончено, сбегал за водкой. Выпили. Буржуй, чувствуя, что сил осталось только на то, чтобы добраться до дома, поспешил попрощаться: «Меня мама ждет!» Разошлись и халявщики, которых при моем появлении набежало видимо-невидимо.

— Не пора ли нам навестить мистера Азикоффа? — предложил я.

Вовочка нехотя согласился.

Азикофф был старше меня лет на десять, высокого роста и добротного телосложения, но все жизненные силы он давно растратил на бестолковые скитания по стране, на неоправданно рискованные эксперименты с собственной судьбой, на женщин и частые возлияния, поэтому к середине жизни оказался у разбитого корыта: один, без работы, без денег, в скромной коммунальной комнатушке, лишь в компании своих романтических воспоминаний.

И все же он был удивительным типом. Этакий отъявленный интеллигент. Прежде всего, он любил Америку и все американское, за что я и прозвал его мистером Ази-коффым (произносится с фальшивым акцентом, как в дешевых постсоветских фильмах). Но при этом он обожал русскую поэзию и в легком подпитии мог наизусть читать огромные куски из поэм известных и забытых авторов. Чем меня и радовал.

Он боготворил Цветаеву.

Вы, идущие мимо меня

К не моим и сомнительным чарам, —

Если б знали вы, сколько огня,

Сколько жизни растрачено даром!

Бывший комсомольский лидер, герой БАМа, последние годы жизни окончательно опустился, много пил, воровал продукты в ближайшем универсаме, ходил по улице в рабочей одежде, чтобы менты не распознали в нем тунеядца, которых тогда отлавливали и привлекали, но при этом не уставал мечтать о крупном шальном заработке.

Он был непорядочным. Врал, мог обворовать друга, крепко подставить. И все же в его компании было как-то забавно. Уж очень он был интересным человеком. Он знал всех, и его знали все. Он был некоронованный король всех пьяниц и тунеядцев своего микрорайона. Такой крестный папа бутылки и стакана.

Азикофф, небритый, с легким водочным амбре, открыл дверь и стремглав зашлепал тапочками обратно в свою комнату, где разговаривал по телефону. Было слышно, что он предлагает кому-то по самой низкой в Москве цене сахар, музыкальные центры и мочевину. «Мочевина» тогда была на слуху, ее предлагали все, но мне так и не довелось узнать, что это за странный продукт…

Мы вошли вслед за Азикоффым и выложили на стол гостинцы: водку, колбасу, лимонад. Новоиспеченный биржевой брокер благосклонно кивнул и поспешил закруглить разговор. На маленьком столике на колесиках появились хлеб и хрустальные рюмочки. Вовочка обиделся: он признавал только граненые стаканы.

Однако Азикоффу звонили без остановки: металл, лес, масло — сотни вагонов и тысячи тонн всякой всячины, и вскоре он выдернул из телефонной розетки шнур: на сегодня хватит.

Я рассказал свежий анекдот:

«Встречаются два брокера. Один предлагает вагон сникерсов, другой — вагон сахара. Они договорились продать друг другу свой товар. И разошлись. Один пошел искать вагон со сникерсами, а другой с сахаром».

Азикофф натянуто улыбнулся. Анекдот был о нем.

Вскоре Вовочка замертво рухнул на диван, и мы с Азикоффым долгое время спокойно и вежливо беседовали. Рюмочки время от времени наполнялись и смачно опрокидывались. Заметив, что Вовочка не способен в ближайшее время прийти в сознание, мой щедрый приятель вынул из холодильника баночку чешского паштета.

— Откуда?!

— Бартером заплатили за сделку. У меня, ёклмн, целый ящик!

— О, тебе удалось что-то продать?

— Две фуры этого паштета… Вернее, я его еще не продал… Я только обещал, что сразу же его продам…

В этом Азикофф был весь: брал все, что плохо лежит, а потом врал, всячески выкручивался, месяцами скрывался.

Я в сомнении почесал затылок. Ведь за это могут и побить. Или вообще убить.

Мы мазали крошечные бутерброды и с блаженством их поглощали. Было действительно очень вкусно. Ази-кофф, как часто и бывало в подобной обстановке, то и дело окунался в свои трепетные воспоминания.

Далекий холодный Норильск. Воробьи на лету замерзают и безжизненной ледышкой падают с высоты. Люди скользят вдоль окоченевших кварталов, словно тени. Галина, у которой Азикофф приютился. Рано утром он взваливает на спину рюкзак и уходит обивать дерматином двери квартир, а поздно вечером возвращается с полной сумкой продуктов в руке. Галина его встречает. Добрая нежная Галина…

Ночь. На улице минус сорок. Нырнешь в постель к Галине, прижмешься к ней всем телом и греешься как у калорифера. Тепло, хорошо! Чего еще желать?..