Таинственный Ван Гог. Искусство, безумие и гениальность голландского художника - Костантино д'Орацио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Душа художника настолько открыта жизни и миру вокруг, что он без труда находит плюсы даже в неудачной поездке во Францию.
Мне довелось увидеть поля Курьера, стога сена, комья темно-коричневой земли и мергель кофейного цвета с белыми пятнами — совершенно неожиданное зрелище для нас, привыкших к черноземам […] Хотя в первую очередь следовало упомянуть, конечно, характерные и живописные фигуры крестьян, землекопов, дровосеков, погонщиков и редкие фигурки женщин в белых чепчиках.
Невероятно, но спустя семьдесят лет эти места практически не изменились. То, что дядя Винсент наблюдал в 1880 г., живо до сих пор. Изменился способ передвижения — я приехал сюда на машине. Но пейзаж остался тем же. Странно, как дядя умудрялся находить в нем что-то героическое и очаровательное.
Мятежное начало
Проходит всего пара месяцев, и маленькая комнатушка в Кесмесе начинает казаться Ван Гогу слишком тесной. Его мятежная душа жаждет погружения в творческую атмосферу. Винсент перебирается в Брюссель, где рассчитывает найти братьев по духу: это крупный центр, большой город, но в то же время не такой огромный и хаотичный, как Париж, где легко потеряться. Он поселился неподалеку от южного вокзала на Бульвар дю Миди, 71.
Моя комната очень маленькая, в ней мало света. И мне даже не разрешили повесить на стенах мои рисунки и эстампы.
Комната действительно была крошечной, откуда слышен шум проходящих поездов. Но по крайней мере Ван Гога радовала близость музеев, галерей и в особенности возможность контакта с художниками.
Винсент посещает Музей изящных искусств, хорошо знакомый ему с того времени, когда он работал здесь стажером в магазине живописи. Войти в великолепное здание в качестве художника было поистине сильным впечатлением: массивные колонны на входе поддерживают статуи, символизирующие четыре вида искусства, через огромные окна, украшенные тимпанами в античном стиле, свет попадает в залы, где и по сей день выставлены картины, которые, на взгляд непрофессионала, кажутся абсолютно одинаковыми. Пейзажи, дамы, мифологические сцены — элегантные и бездушные, которые во мне лично не вызывают никаких чувств.
Винсент совершенно по-другому воспринимает это место: его особенно поразила ежегодная выставка акварели, с которой он сам вскоре начнет экспериментировать: дядя окружает себя красивыми образами, но предпочтение отдает картинам большого формата. Он находится в постоянном поиске сильных эмоций и собственного стиля, который поможет ему выйти на рынок искусства.
Он сгорает от нетерпения.
Тео знакомит брата с молодым голландским художником Антоном ван Раппардом, тот приглашает Винсента в свою студию.
Поначалу отношения между ними были непростые, — вспоминает моя мать, — слишком велика была пропасть между молодым богатым патрицием и одиноким бродягой из Боринажа. Тем не менее у них было много общего в творческом плане — так у Ван Гога появился друг (наверное, единственный в Голландии). Дружба эта продолжалась около пяти лет, о чем свидетельствуют письма.
Вот что пишет ван Раппард моей бабушке после смерти Винсента.
Я как сейчас помню нашу первую встречу в Брюсселе: в девять утра он вошел в мою комнату. Поначалу мы не особо ладили, но, поработав вместе какое-то время, сдружились. Он был из числа великих художников.
Ван Раппард посоветовал Винсенту поступить в Королевскую академию изящных искусств, где сам в данный момент учился. Не без колебаний Винсент соглашается, когда узнает, что обучение бесплатное. Он выбирает курс «Рисунок с античной скульптуры: торсы и фрагменты». Ван Гог — самый старший в группе: средний возраст учеников — восемнадцать лет, а ему уже почти тридцать. Через месяц после начала обучения он участвует в традиционном студенческом конкурсе и занимает последнее место из двадцати пяти: его техника выглядит неуклюжей, пропорции и перспектива далеко не идеальны. В тот период дядя испытывает трудности с трехмерными изображениями, которые требуют от художника грамотной передачи света и объема фигур на плоской поверхности. Он продолжает посещать тяжелые для него занятия, пытается научиться традиционным техникам, но внутри его растет отторжение к изучаемому предмету.
Я всей душой ненавижу рисовать с гипсовых слепков […] Как-то раз профессор сказал мне, что я должен тренироваться на гипсовых фигурах, — его тон был груб и непочтителен. Сначала я попытался отреагировать спокойно, но дома меня охватил такой неистовый гнев, что я швырнул на пол гипсовые руки и ноги, висевшие у меня в студии, и они разбились вдребезги.
И тогда я решил, что буду копировать гипсовые слепки только тогда, когда вокруг меня не останется живых людей, настоящих рук и ног.
Дядя Винсент все понял.
Через пару недель он оставляет академию, чтобы посвятить себя поискам индивидуального стиля, который станет выражением его темперамента. Новость о том, что ван Раппард уезжает из города, становится последней каплей — теперь Ван Гога ничто уже не держит в Брюсселе.
Снова дома
Ван Гог возвращается к родителям, которые тем временем переехали жить в Эттен: теперь ему не нужно будет волноваться о квартире и пропитании, он может тратить деньги, высылаемые моим отцом, на покупку материалов для рисования. Но главное: в этом милом и живописном поселке у Винсента появится возможность писать с натуры свои любимые сюжеты.
Каждый день, если нет дождя, я удаляюсь в поля и дохожу до пустоши. Для меня предпочтительно делать эскизы большого размера […] Я нарисовал домик посреди степи и сеновал с соломенной крышей, расположенный вдоль дороги на Роозендааль, который местные зовут «протестантским сеновалом».
Во время моей поездки я посетил деревеньки Сеппе и Синт Виллеброрд, которые дядя в письмах называет ‘т хейке — небольшие крестьянские поселения. Поначалу их жители смотрят на меня с недоверием, но, когда я рассказываю о цели своего визита, они окружают меня вниманием, задают массу вопросов. На болотах Пагневаарта меня встречает тишина, нарушаемая жужжанием стрекоз и голодных комаров. Меня удивило, как дядя Винсент находил удовольствие, работая в таком неприветливом месте, где летом стоит влажная погода и удушающая жара.
Именно здесь рождаются первые портреты крестьян в полях и женщин за рукоделием. Они вызывают у Ван Гога восхищение и раздражение одновременно.
Никак не могу объяснить людям, что значит позировать! Крестьяне считают, что позировать можно, исключительно вырядившись в праздничное платье с какими-то безумными складками, через которые не видно ни колена, ни локтя, ни лопаток, ни прочих частей тела — испачканных, согбенных трудом. Меня как художника это ужасно раздражает!
Винсент не стремится облагородить крестьян, не пытается воздвигнуть им идеализированный памятник, лишенный каких-либо физических дефектов. Напротив, он хочет понять и передать физические несовершенства — свидетельства их тягостной жизни. Боль — вот что его интересует. Однако, несмотря на старательные попытки воспроизвести персонажей с натуры, Ван Гог видит, что фигуры на бумаге выглядят скованными, лишенными естественной подвижности. Они кажутся ему безжизненными.