Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945 - Питер Бамм

На четвертый день у него внезапно поднялась высокая температура. Гангрена начала развиваться, несмотря на все предпринятые нами меры предосторожности. Мы вынуждены были ампутировать зараженную часть правой руки, чуть выше локтя, все это делалось для спасения жизни ее владельца, для которого она теперь потеряла всякий смысл. Вскоре мы получили приказ двигаться вперед. Мы вынуждены были оставить нашего пациента. Я больше никогда ничего не слышал о нем. Однако члены нашей операционной бригады на этом примере осознали, что даже сотня успешных операций обесценивается одним таким провалом.

Я не знаю: совершил ли студент самоубийство? Или какая-нибудь девушка набралась мужества и вышла за него замуж? И не раскаялась ли она в этом потом?

Легенда о высоте 201 была создана ценой отчаяния молодого человека.

Капитан Ромбах, который командовал нашей ротой, был еще очень молодым человеком. Он принял командование осенью 1940 года, когда мы стояли неподалеку от Парижа. Сперва он немного нас испугал своим поведением, изображая из себя придирчивого начальника, но вскоре выяснилось, что он был вполне неплохим офицером медицинской службы. Он прекрасно знал все плюсы и минусы этой организации. Кроме того, он был хорошим наездником и прекрасно играл в «скат».

В армии, состоящей из энергичных и решительных людей, надо быть жестким и поставить себя так, чтобы с тобой считались в плане распределения материальных ценностей. Это было весьма характерно для вермахта в годы Второй мировой войны, особенно когда людей спрашивали о том, что они хотят получить.

К счастью, капитан Ромбах обладал необычайной способностью обеспечивать для операционной группы наиболее благоприятные условия для работы. Особое значение это имело в некоторых случаях, Ромбах всегда решал наши проблемы перед лицом даже самых немыслимых трудностей. Важнее всего было то обстоятельство, что он кое-что знал о замыслах командования, поэтому у нас не было причин постоянно беспокоиться о том, что мы можем попасть в руки к русским. Очень часто мы проводили операции до последней возможности и всегда успевали вовремя эвакуироваться.

Но в тот момент у нас были совершенно другие заботы. Мы были преисполнены амбиций. Между двумя медицинскими ротами дивизии существовала определенная конкуренция. Поскольку мобильность и скорость в нашем деле имели немаловажное значение, вполне понятно, что поначалу моторизованная рота имела некоторые преимущества перед нами. Но как только наступила распутица, наши лошади оказались к ней больше приспособлены, чем машины, которые вязли в грязи.

Мы получили разрешение от нашего отнюдь не глупого начальника медицинской службы дивизии присоединиться к одному из пехотных полков и открывать полевой хирургический госпиталь там, где мы сами сочтем необходимым, не обращаясь при этом к нему за дополнительными разрешениями. Полковник Рейнхарт, командир полка, к которому мы обратились с соответствующей просьбой, был старым воякой, прошедшим еще Первую мировую войну.

В новом вермахте те, кто вступал добровольцами в армию в 1914 году и у кого за плечами был неудачный опыт мировой войны, составляли особое братство. Они приветствовали друг друга с несколько старомодной и неизменной вежливостью. Они знали, что могут положиться друг на друга в любых обстоятельствах. Они всегда старались помочь друг другу. Они прекрасно понимали, что значит вести войну на два фронта. Они также прекрасно знали, что первоначальные крупные победы в отдельных битвах не гарантируют победы в войне. И кроме того, они знали, что где-то в тени притаились «другие», которые, как и ранее во Франции – куда они попали только после того, как армия навела там порядок, – начали топтать древние традиции Европы своими коваными сапогами.

Эти старые солдаты, которые еще безусыми юнцами стали героями сражений под Верденом и на Сомме, теперь превратились в зрелых, уверенных в себе мужчин, пытавшихся следовать цивилизованным традициям ведения войны. Молодые солдаты в этом плане были настроены более скептически и по этой причине были более раскованными; но их смелость больше походила не на доблесть, а на фанатизм. Только когда мы начали осознавать всю бессмысленность этой войны, мысль о которой с годами медленно поразила армию, как тромбоз человеческий организм, и в первую очередь голову, постепенно мы начали понимать, что обречены.

Мы заключили своего рода джентльменское соглашение со старшим штабным офицером нашей дивизии. Он сразу же понял все преимущества того, что медицинская рота будет располагаться вблизи позиций боевых частей. По этой причине он разрешил нам обращаться к нему в любое время, чтобы получить точную информацию не только о текущей ситуации, но и о замыслах Верховного командования. Это была ценная привилегия, так как время для принятия верных решений обычно было ограничено. При нашей невысокой скорости передвижения потеря каждого часа означала, что мы будем постоянно отставать на 3 или 4 километра от передовых частей. Без прямой связи со штабом дивизии мы бы работали вполовину своих возможностей.

Теперь у нас была непосредственная связь с передовыми боевыми подразделениями. Сами же мы были просто воинской частью. Между этими понятиями существовала определенная разница, и только через несколько лет нам удалось добиться, чтобы в документах за нашим подразделением закрепилось определение «боевое». Мы всегда отстаивали перед медицинским начальством корпуса наши права. Конкретно для нашей роты это означало дополнительные поставки масла, сигарет и спиртных напитков, а кроме того, нам выделялась дополнительная квота при награждениях.

Мы въехали в село на рассвете и распрягли наших усталых лошадей, чтобы накормить и напоить их. Расположились в одном из крестьянских дворов, расположенном ближе всего к вражеским позициям. Существовала также некоторая вероятность того, что именно здесь мы и откроем полевой хирургический госпиталь. Мы еще не знали, планируется ли наступление.

Мы слышали пулеметные очереди, раздававшиеся из небольшого лесочка, расположенного примерно в 600 метрах от нас. Так что линия фронта проходила совсем недалеко. В тот период войны это не имело особого значения. Обычно русские отступали ближе к ночи. На рассвете они имитировали некоторую активность, которая производилась несколькими небольшими группами, специально оставлявшимися с этой целью, а затем и они исчезали в утреннем тумане. Постепенно это приводило к беспечности, и машины вдоль деревенской улицы стояли в хаотическом беспорядке. Мимо следовали небольшие группы солдат. Несмотря на ранний час, они уже выглядели усталыми, их гимнастерки были покрыты пылью и пропитаны потом; их лица были усталыми и безучастными. Они были нагружены оружием и тащили за собой небольшие минометы на повозках. Капитан Ромбах и я сидели, прислонившись к стене хаты, и наслаждались первым теплом восходящего солнца. Через час оно уже будет палить нещадно.

Внезапно стало заметно некое движение к востоку от крестьянского двора. Через поле подсолнухов, раскинувшееся между лесом, откуда раздавались пулеметные очереди, и крестьянским двором, медленно брел человек. Он был одет в военную форму, но у него не было оружия. Русский. Когда он брел через поле подсолнухов, раскачивавшихся на своих высоких ножках, они расступались перед ним, как гладь моря перед носом корабля.