Популярная музыка из Виттулы - Микаэль Ниеми

Медленно ползли эти секунды. Потом новый скребок и звук удаляющихся шагов. С треском захлопнулась входная дверь. Я остался сидеть внутри. Неподвижно считал томительные минуты. Внезапно вновь послышался стук сабо. Сторож, оказывается, уходил понарошку, чтобы выманить добычу, используя все коварство взрослого человека. Но теперь он окончательно сдался и отправился восвояси - я слышал, как щебенка все тише шуршала под его ногами.

Наконец, я осмелился переменить положение тела. Суставы ломило, я толкнул заслонку. Она не поддалась. Я понатужился. Заслонка не шелохнулась. Меня прошиб ледяной пот. Страх, перерастающий в панику, - должно быть, сторож задвинул щеколду. Я погиб.

Когда первое оцепенение схлынуло, я попробовал кричать. Эхо утроило силу голоса, я вопил с перерывами, затыкая уши пальцами.

Никто не пришел на мой зов.

Осипший и изнуренный, я пригорюнился. Я погибну? Умру от жажды, высохну в этом склепе?

Первые сутки выдались ужасными. Мышцы болели, икры сводила судорога. Спина затекла, так как я сидел согнувшись. Страшно хотелось пить - я чуть не сошел с ума. Мои испарения оседали на закопченных стенах, я слышал, как падают капли, пытался лизать стены. На языке остался металлический привкус, от него жажда только усилилась.

На вторые сутки меня взяла одурь. Я то и дело надолго впадал в забытье, качаясь в полудреме. Забытье казалось освобождением. Я потерял счет времени, впадал в сладостное оцепенение, возвращался и чувствовал, что умираю.

Проснувшись в другой раз, я понял, что время не стоит на месте. Зеленоватый дневной свет, пробивавшийся сквозь отверстие крана, стал слабее. Дни становились короче. По ночам я сильно мерз, вскоре ударили первые холода. Сложенный пополам, я мелко прыгал, чтобы хоть как-то согреться.

Зиму я помню не очень отчетливо. Свернувшись калачиком, я почти все время спал. Недели промелькнули как сон. Когда вернулось тепло, я понял, что подрос. Моя одежда стала мала мне и жала. Изрядно повозившись, я сумел стянуть ее с себя и продолжал ждать уже голый.

Постепенно мое тело заполнило тесную котловину. Должно быть, я прожил здесь несколько лет. От моих испарений нутро котла ржавело, с моей головы свисали длинные патлы. Я уже не мог прыгать, а только уточкой переваливался с боку на бок. И не вылез бы, даже если б сумел открыть заслонку - проход стал слишком узок для меня.

Со временем жить в котле стало почти невмоготу. Теперь я не мог двигаться даже бочком. Голова была зажата между коленями. Плечам некуда было расти.

Пару недель я думал, что мне конец.

Наконец, я дошел до ручки. Заполнил собой каждую клеточку пространства. Не оставив ни одной воздушной пазухи, мне нечем было дышать, и я только судорожно зевал ртом. Но упрямо продолжал расти.

И вот как-то ночью… Что-то звонко хрустнуло. Будто раскололось карманное зеркальце. Короткая пауза, а потом протяжный треск со спины. Я понатужился - стена поддалась. Выгнувшись дугой, она брызнула фонтаном осколков, и я очутился на воле.

Голый, новорожденный - я барахтался среди хлама. Неуверенно встал на ноги, оперся на шкаф. С удивлением обнаружил, что мир вокруг меня съежился. Нет, это просто я стал вдвое выше. На лобке появились волосы. Я стал большим.

На дворе лютовала морозная ночь. Ни души. Я потрусил по снегу вприпрыжку, шлепая босыми ногами, почесал по поселку, в чем мать родила. Прямо на перекрестке между хозяйственной лавкой и киоском лежали четыре подростка. Казалось, спали. Я остановился и с удивлением стал разглядывать их. Склонился, чтоб рассмотреть их поближе под светом фонаря.

Одним из подростков был я.

Смешанным было мое чувство, когда я лег рядом с самим собой на обледенелое шоссе. Лед кусался, таял, подо мной стало влажно.

Я приготовился ждать. Сейчас они должны проснуться.

О том, как мы пошли в Старую школу, как узнали о Южной Швеции и о том, какими неприятностями может обернуться домашнее чтение

Пасмурным августовским утром прогремел школьный звонок, и я пошел в школу. Первый класс. Мамы торжественно вводят нас в высокий желтый деревянный дом, где размещаются начальные классы, в старую школу, получившую затейливое название - "Старая школа". В сопровождении мамаш мы протиснулись вверх по скрипучей лестнице и вошли в классную комнату с широкими лимонными половицами, покрытыми толстым слоем лоснящегося лака; каждому показали его место за допотопными партами с откидными крышками, пеналами и прорезями для чернильниц. Парты хранили следы ножевых ранений, оставленных многочисленными поколениями учеников. Мамаши выплыли из комнаты, а мы остались. Двадцать малышей с шаткими молочными зубами и пальцами в бородавках. Кто-то плохо говорил, кто-то носил очки, у многих родным языком был финский, каждого второго били ремнем, почти все происходили из рабочих семей, были затюканы и с самого начала знали, что здесь им никто не рад.

Нашей учительнице шел седьмой десяток, она носила очки в стальной оправе, волосы были стянуты на затылке клубком, покрыты вуалеткой и заколоты шпильками, нос длинный и крючковатый, как у совы. Неизменная шерстяная юбка и сорочка, поверх которой она часто накидывала кофту, оставляя ее расстегнутой до половины, на ногах мягкие черные тапочки, смахивающие на туфли. Мягко, но решительно выполняла она свою задачу: выстрогать из нас, неотесанных чурбанов, что-нибудь более-менее соответствующее шведской модели.

Для начала каждый по очереди выходил к доске и писал свое имя. Одни смогли, иные - нет. По результатам этого научного анализа учительница разделила нас на две группы - первую и вторую. В первую группу попали справившиеся с заданием, бСльшая часть девчонок да пара мальчиков из интеллигентных семей. Во вторую группу попали все остальные, в том числе и мы с Ниилой. И хотя нам было всего по семь лет, нам приклеили именно тот ярлык, который мы заслужили.

Впереди под самым потолком раскинулись БУКВЫ. Воинственная армия палочек и закорючек, протянувшаяся от стены до стены. С ними-то мы и будем сражаться, одну за другой класть на лопатки в наших тетрадках и с натугой мычать их вслух. Еще нам дали ручки, бумажный пакетик с мелками, книжку родного чтения и жесткую картонную коробочку с лепешками акварельных красок, похожими на разноцветные карамельки. И закипела работа. Застелить бумагой парту, обернуть книги - мы усердно зашелестели рулонами ватмана, который принесли из дома, ретиво защелкали тупыми школьными ножницами. Под конец приклеили скотчем расписание уроков к изнанке крышек. Никто не врубался во все эти загадочные клеточки, но надо - значит, надо, расписание есть часть Распорядка и Дисциплины и означает, что наше детство кончилось. Началась шестидневка - с понедельника до субботы, а для желающих была еще и воскресная школа.

Итак, Распорядок и Дисциплина. Стройся перед классом после звонка на урок. Строем ходи в столовую во главе с учителем. Поднимай руку, когда отвечаешь. Поднимай руку, когда хочешь в туалет. Поверни тетрадь дырочками к окну. Выходи из класса после звонка на перемену. Входи в класс сразу после звонка на урок. Все делается по приказу, которые отдаются с кроткой шведской любезностью, лишь изредка сильная женская рука хватает за чуб какого-нибудь расшалившегося сорванца из группы номер два. Мы любили нашу учительницу. Уж она-то знала, как вырастить из нас людей.