Запоздалый приговор - Фридрих Незнанский

Римма подняла голову, уже догадавшись, в чем дело. Юрка Шаповалов, или просто Шопик, стоял в метре от их коврика и бесцеремонно разглядывал то одну, то другую. На подругах, естественно, кроме купальников, ничего не было, и Юрка, пожевав губами, с умным видом заявил:

— Загар ровный. Но не мешало бы убрать те белые пятна, которые останутся, когда вы пойдете в баню.

— Прямо сейчас и прямо здесь? — Светка сощурила глаза.

— Да как хотите!

— Щас! — Она распустила бантик, удерживающий на шее бюстгальтер, и медленно, сощурив глаза еще уже, начала открывать грудь. У Юрки перехватило дыхание. А Светка в самый ответственный момент резко натянула бюстгальтер обратно. — Разбежались! Тебе что тут — бесплатный стриптиз?

Римма прыснула, зажала ладонью рот. Юрка стоял, явно растерянный. Наконец с трудом выдавил:

— Свет, ты вообще шуток не понимаешь.

— Какие уж туг шутки, Юрочка, — сказала та. — А в баню мы все равно без тебя ходим. Нам и так сойдет. Правда, Римм?

Римма кивнула. Но поникший Юркин вид подстегнул ее переменить тему.

— Отдыхаешь? — спросила она.

Он присел на корточки рядом с ними.

— Ага. Был в отделе кадров, берут учеником электрика на нашу ГЭС. — Смене темы Юрка видимо обрадовался. На веснушчатом лице появился румянец. — Осталось врачей обойти.

Светка демонстративно покрутила по сторонам головой и удивленно поинтересовалась:

— А что, медкомиссию теперь на пляже проходят?

— Да за Денисом мать послала! — Юрка бросил на нее раздраженный взгляд. При желании Светка могла вывести из себя кого угодно, хотя, в общем-то, язвой не была. Просто иногда на нее находило, под настроение. В данный момент у нее было именно такое, игривое.

— Не к моему отцу, случайно, определили? — поспешила вмешаться Римма.

Юрка пожал плечами.

— Не знаю еще.

— Я вечером спрошу у него.

— Да мне без разницы к кому. Год отработаю, а там все равно в армию заберут.

— А потом ты пойдешь в космонавты, — вставила Светка, но вдруг решила больше не ехидничать и кивнула в сторону пляжа: — Вон твой Денис. Вынимай его из воды, а то у него скоро жабры вырастут.

Младший Юркин брат резвился со сверстниками недалеко от берега. Мальчишки ныряли, гонялись друг за другом и громко визжали, поднимая при этом тучи брызг.

— Ладно, пока. — Юрка двинулся к спуску. На мгновение задержался, обернулся. — Римм, ты вечером будешь дома?

Она посмотрела на подругу. Та лежала, закрыв глаза, с блаженной улыбкой на лице.

— Буду. А что?

— Я заскочу.

Он быстро пошел к берегу. А Светка, не открывая глаз, вынесла свой приговор:

— Сохнет он по тебе. Видно невооруженным взглядом.

— Да ну тебя! — отмахнулась от нее Римма.

Америку для нее подруга не открывала. Сама же Римма питала к Юрке чисто дружеские чувства, не больше. Светлана и об этом прекрасно знала и тактично не стала развивать дальше тему «тайной и безответной Юркиной любви». Они вытянулись на коврике бок о бок и долго лежали молча, пока Римма не предложила искупаться.

— В самый раз! — охотно согласилась Светка, поднимаясь и осматриваясь вокруг. — Я уже чувствую, что плавлюсь, как масло.

— Шоколадное! — уточнила Римма, и они рассмеялись.

Конаково был небольшим зеленым городком, главной достопримечательностью которого являлась гидроэлектростанция. Она же в основном обеспечивала местных жителей рабочими местами, а широкий разлив Волги, благодаря которому стало возможным ее построить, приманивал сюда в летний сезон множество отдыхающих. Частные домики у реки в последнее время стали скупать под дачи в основном имеющие личный транспорт москвичи. Наезжали и дикари, с палатками и лодками. И местное «море» превращалось в оживленную зону отдыха, даже в своего рода курорт, который кроме реки и песчаных пляжей мог похвастать чистейшим хвойным воздухом, родниковой водой и обилием грибов. Аборигены же, как и во многих других подобных городках, вели свой обычный, тихий и размеренный образ жизни: заступали в смены на ГЭС, растили детей, ходили в гости и сплетничали, поскольку, выражаясь местным языком, «спали все под одним общим одеялом».

Этот вечер принес долгожданную прохладу. А еще — большие перистые облака, сплошной стеной нависшие над городом. Появилась вероятность дождя.

— Вот бы дождичек наконец полил! — вздыхала Риммина мама, Раиса Петровна, поглядывая с крыльца на небо, а потом на свой огород. — Было бы ой как кстати.

— Он уже давно был бы кстати, — отозвался из кухни Геннадий Аркадьевич. — Рай, слыхала, что Фимка выкинул?

— Опять Татьяну свою разукрасил?

— В этот раз на улицу выпер. Ночью! И в одной ночнушке!

— Доиграется он. Найдется и на него сила, — проворчала Раиса Петровна и, спустившись со ступенек, направилась к курятнику.

Римма плотнее прикрыла дверь своей комнаты. Местные новости ее мало интересовали. Всегда одно и то же: Ефим Буренко не давал спокойной жизни своей жене Татьяне; мальчишки устроили очередной погром на площадке в детском саду, где работала мама; кто-то ушел в недельный запой, и на ГЭС подняли вопрос о его увольнении. Римма взяла с письменного стола красный, фломастер и подошла к настенному календарю. Симпатичная японка широко улыбалась ей, сидя на белом песке в очень сомнительном купальнике: тонкие полоски яркой материи едва прикрывали ее интимные места. Чуть выше головы девушки белые арабские цифры сообщали год: 1990. Римма без труда отыскала июль — пятнадцатое число, день ее рождения, было обведено красным, — скользнула глазами на следующий месяц. Спустя минуту четвертое августа было взято в аккуратный красный кружок. Она немного подумала — и навела контуры жирнее.

Это был, можно сказать, знаменательный день. Четвертого августа она уезжает отдыхать и почти месяц будет Предоставлена самой себе. Римма плюхнулась на кровать и уставилась в потолок, рисуя в воображении кавказские пейзажи, которые до недавнего времени могла видеть только по телевизору. Ей даже показалось, что она слышит убаюкивающий стук колес поезда, несущего ее к курорту. Теплая волна осторожно зашевелилась в животе и, осмелев, разлилась по всему телу.

— Римма! К тебе…

Голос матери вывел ее из блаженного состояния полусна, безжалостно оборвав радужные картины предстоящей свободы. Она села, поискала ногой тапочки — выходить ужасно не хотелось, — надев их на ноги и одернув халат, вышла на крыльцо.

Над калиткой маячила рыжая макушка. Юрка. А она и забыла, что он обещал вечером зайти. Мама уже скрылась за домом, продолжая заниматься хозяйством, о чем красноречиво свидетельствовали бурное кудахтанье и птичья возня. Римма сбежала с крыльца, открыла калитку.

Юрка стоял с таинственным видом, глаза буквально светились загадкой, но носок сандалии, которым он ковырял землю, выдавал и переполнявшее его смущение. Последние три года он буквально стал Римминой тенью, пытаясь неуклюже ухаживать за ней. Знакомы они были с детства: выросли на одной улице, вместе играли в партизан и медсестер, купались в Волге. Незначительная разница в возрасте (Юрка был старше Риммы на год) совершенно не ощущалась. Но с годами, когда из босоногой нескладной девчушки она стала превращаться в привлекательную девушку, их отношения приобрели несколько иной характер. Теперь он смотрел на нее не как на подругу по детским играм, Римма же продолжала относиться к рыжеволосому смешному Юрику как к старому приятелю, а его робкие ухаживания не принимала всерьез. Вернее, не давала повода, чтобы их прежняя дружба переросла в более тесные отношения.