Я обещаю тебе свободу - Лоран Гунель

Красивая молодая женщина в длинном черном платье протянула нам поднос с канапе.

Я взяла одну штучку и задумчиво съела.

– То есть это все делается под гипнозом? А что именно он говорил, чтобы поменять характер?

– Никто не знает. Когда церемония начинается, ты почти сразу перестаешь различать слова, а выйдя из транса, уже ничего не помнишь.

– Я бы не смогла пойти на такое, не зная, что меня ждет.

– По-другому никак, – улыбнулся он в ответ.

– Ну, можно же что-то придумать… Знаю! Что, если записать его речь на диктофон?

– Это плохая идея.

– Почему?

Реми сделал глоток шампанского и ответил:

– Я разговаривал с ним. Расспрашивал, что он будет говорить, когда погрузит меня в транс.

– И что же?

– Он сказал, что я ни в кем случае не должен знать содержание речи, потому что это может сильно навредить. И понимаешь, он сказал это таким серьезным голосом, что я больше не настаивал. Решил просто довериться и попробовать.

Звучало не очень.

Я покачала головой:

– Нет, я правда не смогу вот так довериться незнакомому человеку. Нужна какая-то информация, чтобы в случае чего отмотать назад. Скажем, пойти к психологу, все рассказать и попросить… вернуть меня прежнюю.

Мой старый приятель скептически усмехнулся.

– Реми, вот ты где! Я тебя везде ищу!

Очаровательная брюнетка в очень коротком платье почти что повисла у него на шее и звонко поцеловала в щеку. Реми сунул мне визитку и исчез с девушкой в праздничной толпе. Я допила шампанское в компании голого мужчины, позирующего на фоне станков.

По дороге домой я обдумывала то, что рассказал Реми. Я не чувствовала в себе достаточно смелости, чтобы пойти на такое. Отдаться в руки неизвестного человека, да еще и в атмосфере полной таинственности… Нужно потерять всякую надежду, чтобы решиться на это.

Я вошла в квартиру. Натан читал, сидя в кресле. В тот вечер он был особенно холоден и едва взглянул на меня.

– Ходила к Жанне на вернисаж.

– Знаю.

Я попыталась завести разговор, но он не клеился.

Уже в постели, когда мы потушили свет и повернулись друг к другу спинами, он вдруг заговорил. Его низкий голос звучал в темноте как-то непривычно.

– Не знаю, есть ли будущее у наших отношений. Мне кажется, мы не сможем долго оставаться вместе.

Две фразы – и ни слова больше.

Ни слова.

Я была в шоке.

Мне хотелось поговорить, узнать, что произошло и почему он так решил, но его голос прозвучал так холодно, что я не осмелилась.

Комната погрузилась в тишину, от которой голова шла кругом.

Слезы застилали глаза и беззвучно стекали на подушку. Я старалась не всхлипывать.

Уснуть не получалось.

Рядом мерно дышал мужчина, которого я не хотела терять. Мысли бегали по кругу.

Что со мной происходит? Почему проблемы навалились со всех сторон? Казавшаяся стабильной жизнь опасно качнулась. Еще немного – и все полетит в тартарары.

События прошедшего дня снова и снова проигрывались в голове. Из мешанины лиц, голосов и ситуаций выделялся один яркий кадр: лицо моего бывшего однокурсника, расплывшееся в широкой улыбке.

Я страстно желала стать такой, как он. Родиться заново и начать наконец жить без страданий, без тревог, без пут на ногах.

Посреди ночи я приняла решение.

Завтра я позвоню Реми и спрошу, как попасть к этому магистру. И попасть срочно.

Улица де ла Лож в Старом городе.

Мрачное каменное здание возвышалось на узкой пешеходной улочке вдалеке от шумного центра и выглядело нежилым. За таким строгим фасадом могли найти пристанище только настоящие аскеты.

Я не сразу осмелилась подойти ко входу.

Ни таблички, ничего. Но именно этот номер дома мне указали в телефонном разговоре. «Братство Kellia», как назвал их Реми Марти, предпочитало не афишировать себя, равно как их великий магистр Оскар Фирмен. Странное имечко.

Я опять застыла в нерешительности, потом толкнула наконец старую дверь. Сперва она не хотела поддаваться, но затем все же распахнулась, и моим глазам открылся просторный сумрачный холл. Казалось, меня тут не особенно ждали. Я в очередной раз набралась храбрости и переступила порог.

Внутри царила прохлада. Пахло сыростью и старым камнем.

Дверь гулко захлопнулась, эхо от удара прокатилось по холлу. Старинная лестница с деревянными перилами, отполированными множеством рук, кружа, уходила вверх. Стены были выкрашены светлой, облупившейся от времени краской. Единственным источником скудного света оказался небольшой стеклянный купол над лестничным проемом, на высоте четырех или пяти этажей.

На полу в гигантском глиняном горшке росло декоративное каучуковое дерево таких же исполинских размеров. Единственное живое существо в мертвом пространстве. Растение стояло в центре вестибюля и, цепляясь за перила и решетку, словно карабкалось к свету.

По-прежнему ни одного указателя.

Я стала боязливо подниматься. Ступеньки скрипели при каждом моем шаге. Если бы не дерево, настойчиво тянущее свои ветви вверх, будто стремясь навстречу чему-то важному, я бы, возможно, так и осталась стоять внизу.

На втором и третьем этажах двери были наглухо закрыты. Почти дойдя до четвертого, я остановилась посреди лестничного пролета, чтобы передохнуть. Внезапно я увидела в дверном проеме пожилого мужчину в серых брюках и белой рубашке. Он пристально смотрел на меня ясными голубыми глазами.

– Я ждал вас, – раздался низкий голос.

На мгновение я замерла, потом на подгибающихся от волнения ногах преодолела оставшиеся ступеньки. У мужчины были белые с серебряным отливом волосы, немного смягчавшие резкие черты лица. Исходившее от него спокойствие немного приободрило меня.

По узкому коридору он проводил меня в просторное помещение под крышей, главным украшением которого были превосходно сохранившиеся деревянные потолочные балки. Вдоль стен шли старинные, битком набитые книжные шкафы. Ни одного окна, зато в скошенном потолке – изящная люкарна в кованой раме. Сквозь ее выпуклое стекло виднелось белое лионское небо. Повсюду стояли фаянсовые горшки с орхидеями всех видов и цветов.

Мы уселись друг напротив друга в массивные кресла, обтянутые коричневой кожей. На работе я привыкла смотреть на собеседника через спасительный барьер письменного стола и сейчас чувствовала себя неловко.

Меня поразил яркий контраст между хрупкой красотой юных орхидей, населявших комнату, и морщинистым лицом старика.