Капитан Памфил - Александр Дюма

— Ты шутишь! — сказал ему капитан Памфил. — Неужели ты думаешь, что я выстрелю в тебя с такого расстояния и испорчу твою шкуру? Прру! Прру!

Вторым прыжком тигр приблизился было еще на двадцать шагов, но прогремел выстрел, и в то мгновение, когда зверь уже касался земли, пуля попала ему в левый глаз. Тигр перекувырнулся, как заяц, и тотчас издох.

Капитан Памфил спокойно перезарядил ружье, вытащил из кармана нож, перевернул тигра на спину, рассек шкуру у него на животе и содрал ее, как кухарка снимает шкурку с кролика. Потом он нарядился в мех своей жертвы, как поступил за четыре тысячи лет до него Геракл Немейский (капитан Памфил вел от него свой род в качестве марсельца), а затем продолжил охоту.

Не прошло и получаса, как в реке, вдоль берега которой шел капитан, послышался сильный шум. Поспешив к воде, он увидел гиппопотама, двигавшегося против течения и время от времени поднимавшегося на поверхность отдышаться.

— Черт возьми! — воскликнул капитан Памфил. — Он поможет мне сберечь стекляшек на шесть франков!

Это была обычная цена быка в Сен-Поль-де-Лоанда, а капитан Памфил известен был своей бережливостью.

Вот почему он последовал за гиппопотамом, продвижение которого выдавали лопавшиеся на поверхности воды пузырьки воздуха, и, когда показалась огромная голова, охотник выбрал единственное уязвимое место и послал пулю в ухо животному. (Капитан Памфил с пятисот шагов попал бы Ахиллесу в пятку.)

Чудовище несколько секунд кружилось с устрашающим ревом, колотя по воде ногами. На мгновение могло показаться, что гиппопотама поглотит водоворот, вызванный его собственной агонией. Но вскоре силы его иссякли и он закачался на воде как мешок. Постепенно вместо черной шершавой кожи его спины стала видна гладкая белесая кожа живота. Сделав последнее усилие, зверь рухнул ногами вверх на прибрежную траву.

Капитан Памфил спокойно перезарядил ружье, вытащил из кармана нож, срезал деревце толщиной с палку для метлы, заострил один конец, расщепил другой, воткнул острый конец в живот гиппопотама, а в расщепленный конец вставил листок из своей записной книжки, на котором карандашом написал:

«Повару торгового брига “Роксолана” от капитана Памфила с охоты на берегах реки Банго».

Затем капитан толкнул животное ногой, и оно поплыло по течению, безмятежно спускаясь по реке, словно чемодан коммивояжера с привязанным к нему ярлыком.

— Так! — сказал капитан Памфил, увидев, что провизия верным путем следует к его судну. — Мне кажется, я вполне заслужил завтрак.

И, поскольку он был единственным человеком, нуждавшимся в признании справедливости этой истины для того, чтобы немедленно сделать из нее выводы, капитан расстелил на земле тигровую шкуру, уселся на нее, достал из левого кармана флягу рома и поставил ее справа от себя, из правого кармана извлек роскошный плод гуаявы и положил его слева, а из охотничьей сумки — сухарь, поместив его между ногами. Затем капитан принялся набивать свою трубку, чтобы после еды ему не пришлось делать ничего утомительного.

Вам случалось видеть, как Дебюро заботливо готовит для себя завтрак, который потом съедает арлекин? Не правда ли, вы помните выражение его лица, когда он, обернувшись, видит, что его стакан пуст, а яблоко украдено? Да? Теперь взгляните на капитана Памфила, увидевшего, что его фляга с ромом опрокинута, а гуаява исчезла.

Капитан Памфил, которого введенная министром внутренних дел предварительная цензура отнюдь не лишила слова, издал самое великолепное ругательство, какое только вылетало из провансальского рта с самого основания Марселя. Но, не обладавший легковерием Дебюро, читавший древних и новых философов и узнавший от Диогена Лаэртского и от г-на де Вольтера, что не бывает следствий без причины, он немедленно стал искать причину, следствие которой нанесло ему такой ущерб. Но он ничем себя не выдал, не сдвинулся с места и делал вид, будто грызет свой сухарь. Только голова у него в течение пяти минут вращалась, как у китайского болванчика. Но это движение не приносило никаких результатов до тех пор, пока какой-то предмет не свалился неожиданно ему на голову и не застрял у него в волосах.

Капитан поднес руку к ушибленному месту и нашел там кожуру от своей гуаявы. Он поднял голову и увидел прямо над собой обезьяну: она сидела на ветке и корчила гримасы.

Не сводя глаз с похитителя, капитан Памфил потянулся к ружью и, уперев приклад в плечо, выстрелил. Обезьяна упала к его ногам.

— Ай-ай! — сказал капитан Памфил, бросив взгляд на свою новую добычу. — Я убил двуглавую обезьяну.

В самом деле, животное, покоившееся у ног капитана, имело две совершенно отдельные, ясно различимые головы. Это явление было тем более примечательным, что одна из голов была мертвой, с закрытыми глазами, тогда как другая голова была жива и глаза у нее были открыты.

Желая разобраться в этом странном вопросе естествознания, капитан Памфил поднял чудовище за хвост, внимательно осмотрел, и удивление его тотчас же рассеялось. Обезьяна оказалась самкой, и вторая голова принадлежала ее детенышу; он сидел у нее за спиной в момент выстрела и упал вместе с матерью.

Капитан Памфил, которого не заставила бы пролить слезу даже преданность Клеобиса и Битона, взял малыша за шиворот и вырвал его из объятий трупа. Некоторое время он рассматривал его не менее пристально, чем мог бы это делать г-н де Бюффон, затем, с глубоко удовлетворенным видом поджав губы, воскликнул:

— Черт возьми! Это каллитриш! В марсельском порту за него можно получить пятьдесят франков как один лиар!

И он посадил детеныша в свою сумку.

Затем капитан Памфил, оставшийся голодным вследствие описанного нами происшествия, решил продолжить путь к заливу. Впрочем, хотя его охота продолжалась не больше двух часов, он убил за это время удава, тигра, гиппопотама и поймал живую обезьяну. Многие парижские охотники, потрать они даже целый день, удовольствовались бы такой добычей.

Поднявшись на палубу брига, капитан увидел, что вся команда суетится около гиппопотама, благополучно прибывшего к месту назначения. Корабельный лекарь вырывал у него зубы, чтобы сделать из них рукоятки ножей для Вильнава и вставные челюсти для Дезирабода. Боцман, сняв с него кожу, разрезал ее на узкие ремни: из них получатся хлысты для собак и линьки, которыми колотят юнг. Наконец, повар заготавливал бифштексы из филейной части и антрекоты из тонкого края для капитанского стола; остальную часть туши он нарежет большими кусками и засолит для команды.

Капитан Памфил был так доволен всем этим, что отдал приказ о внеочередной раздаче рома, а юнге, приговоренному к семидесяти ударам линьком, уменьшил наказание на пять ударов.

Вечером команда приготовилась к отплытию.

Пополнив таким образом запас провизии, капитан Памфил счел излишней стоянку у мыса Доброй Надежды и, оставив справа острова Принс-Эдуард, а слева — Мадагаскар, устремился в Индийский океан.

«Роксолана» бодро шла с попутным ветром, делая свои восемь узлов, что, по словам моряков, для торгового судна очень хорошая скорость; вдруг впередсмотрящий крикнул с мачты: