Пропущенный вызов - Мария Воронова

Забыв, что находится на работе, она всхлипнула слишком громко, и дверь тут же отозвалась уверенным стуком.

– Когда закончишь рыдать, – сказала дверь голосом Зиганшина, – зайди ко мне. Есть разговор.

Лиза подошла к зеркалу. Чуда не произошло: нельзя плакать о загубленной жизни без того, чтобы лицо не превратилось в зыбкое красное пятно. Она включила холодную воду и, сняв пиджак, стала плескать на щеки и на лоб. Слава богу, она почти не пользовалась косметикой на работе, поэтому обошлось без хрестоматийных черных разводов, но все равно вид ужасающий, недостойный российского следователя.

«Подведем итоги, – говорила себе Лиза, охлаждая лицо водой, – меня оставил возлюбленный, прекрасный человек, близкий мне по духу. Благородный, смелый, интересный, нежный любовник. Есть только один недостаток – он знать меня не хочет. И оставил именно в тот момент, когда я расслабилась и поверила в наше общее будущее. Но судьбе показалось этого мало, она с наслаждением провернула нож в ране, сделав так, что свидетелем моей слабости оказался подонок Зиганшин! Может быть, она специально добавила мне еще и это унижение, чтобы я прочувствовала все сполна и больше не пыталась с ней бороться?

Ну и как финальный аккорд – смерть несчастного Шишкина, которая теперь навсегда повиснет на моей совести! Если бы я сразу ответила бедному мальчику, могла бы успеть с психиатрической помощью раньше, чем шизофрения толкнула его на убийство. Хотя как знать, может, он не захотел бы лечиться, а у нас такие законы, что с сумасшедшим нельзя ничего сделать, пока он кого-нибудь не убил или не покалечил.

И все же я виновата! Не только в смерти журналиста, но и в дальнейшей судьбе несчастного юноши». – Лиза с досадой подумала, что из-за Зиганшина не спросила у Пети ничего по существу дела и не знает, совершеннолетний этот Миханоша или нет. Но в любом случае, напиши она ему хоть на неделю раньше, все могло бы закончиться амбулаторным лечением. Диспансерный учет и поддерживающая терапия, и у парня остались бы шансы на какую-то социализацию, может быть, и на трудоустройство. А теперь принудительное лечение, после которого парень превратится в тень прежнего себя, во всяком случае писать книги уже никогда не сможет.

«Вот и весь итог твоей любовной истории – две загубленные жизни! Точнее, три, если посчитать твою собственную!» – закончила Лиза свой внутренний монолог, промокнула лицо очередной порцией туалетной бумаги и, последний раз судорожно вздохнув, с гордо развернутой спиной отправилась к начкриму.

Тот сидел, уставясь в экран компьютера, и, не отрываясь от своего занятия, жестом показал ей, чтобы села.

Пауза затянулась, и Лиза решила перейти в наступление:

– Мстислав Юрьевич, надеюсь, я имею право общаться с людьми без вашего вмешательства! – выпалила она, чувствуя, что звучит это вовсе не так грозно, как она планировала.

– Имеешь, имеешь… – протянул Зиганшин рассеянно, – с людьми общайся сколько хочешь, а с чужими операми – нет.

– И тем не менее!

– И тем не менее ты дура! Я для тебя старался. Явно ж человек с чужой земли не просто так к тебе приехал. А чтобы оперативно реагировать, мне нужно информацию иметь из первых рук.

Лиза присвистнула. Как он, будучи на задержании, узнал, кто к ней приехал и зачем? Если бы Зиганшин всю мощь своего дедуктивного метода расходовал не на подковерные интриги, а на расследование преступлений, в отделе была бы стопроцентная раскрываемость.

– Короче, я тебя отмазал. Ильичев еще следаку планшет не светил и дальше его придержит, замотает где-нибудь. Твое имя не всплывет нигде, и люди не узнают, какой херней ты в свободное время занимаешься. Видишь, я за своих всегда готов вписаться.

Лиза поморщилась и нарочито внимательно посмотрела в окно.

Читая между строк, это значит: становись, Лиза, частью нашей коррупционной схемы, живи по нашим правилам, и мы тебя отмажем в случае чего.

– Вообще смешное дело, – сказал Зиганшин неожиданно миролюбиво, – я помню этого Шишкина. Мне было лет десять или около того, когда я смотрел его передачу о правах психически больных. Так уж он за них ратовал, прямо пена изо рта шла, вот я и запомнил. У детей память цепкая на всякую чушь. А теперь видишь, за что боролся, на то и напоролся. Диалектика!

Лиза сухо заметила, что не совсем. Психическое заболевание Миханоши придется еще доказывать. Вот если бы парень уже состоял на учете, отказался от лечения и только после этого убил Шишкина, тогда была бы диалектика.

– Тоже верно. Слушай, а у нас тоже был похожий случай, я как раз смотрю.

Начкрим любезно повернул к ней экран монитора и сделал приглашающий жест. Лиза поежилась. Дружелюбный Зиганшин пугал ее гораздо сильнее, чем в своем обычном хамском образе.

Она знала, что Мстислав Юрьевич хранит у себя в компьютере документацию по всем делам и обладает редким умением работать с информацией. Мог бы сделать карьеру в науке, стать профессором, а вместо этого наводит ужас на весь отдел.

– Полгода назад у нас на земле грохнули проректора одного медвуза. Тоже молодой человек, ранее незнакомый с терпилой, вдруг взял да и размозжил ему голову.

– Что-то слышала.

– Дело вел наш убитый в голову Чернышов, сначала пытался на мафиозные разборки натягивать, чтобы заявить о себе миру, но потом убийца такое понес на допросе у него, что даже Черный сообразил психиатрическую экспертизу назначить. Ну и все, бедолагу встретили в дурдоме как родного. Разборки там наверняка тоже были, не без этого, но смерть бедный проректор принял от рук сумасшедшего. Кстати, ирония в том, что по специальности он был психиатром.

Лиза, уже поднимавшаяся со стула, резко села обратно.

– То есть, Мстислав Юрьевич, вы хотите сказать, что с интервалом в полгода два видных деятеля, связанные с психиатрией, были убиты независимо друг от друга молодыми людьми в состоянии острого психоза?

– У меня сестра работает врачом, так у них есть так называемый закон парных случаев. То есть если поступает больной с каким-нибудь страшно редким заболеванием, жди второго такого же. А потом опять тишина на двадцать лет. Наташа говорит, железно срабатывает. Вот и у нас что-то наподобие этого произошло. В общем-то, тут больше медицина, чем юриспруденция, поэтому и закон сработал.

– И все равно, странное совпадение.

– Странное, но жизнь вообще странная штука. Если в каждом совпадении искать чей-то умысел, недолго самому в дурдоме оказаться.

Это не дневник и не мемуары, и я вообще не знаю, зачем все это пишу. Просто нашел старую-престарую тетрадь, которую покупал перед самым концом аспирантуры, вспомнил, как ходил за ней вместе с Верой, как она выбирала обложку… А вот зачем нужна была эта тетрадка, я так вспомнить и не смог. Как бы то ни было, она осталась пустой и странным образом уцелела. Я нашел этот крохотный осколок прежней жизни на антресолях, делая генеральную уборку. Когда узнаешь, что скоро тебе предстоит умереть, после первого шока начинаешь наводить порядок в своем жилище, разбираешь всякие завалы, семейные архивы, деловые бумаги или любовную переписку, это уж кому как повезло. Уничтожаешь все, что тебе не хотелось бы делать достоянием посторонних глаз. У меня не нашлось почти никаких личных бумаг, кроме кучи оплаченных счетов за квартиру, которые я ленился выбрасывать, а теперь решил, что и не надо.