Слепая ярость - Сергей Майдуков

После третьего раза, далеко за полночь, они все же набросили кое-что из одежды и отправились пить чай, потому что сил больше ни на что не осталось. Тогда Алена спросила, что привело Лунева в такую тихую гавань, как «Парус». Он вкратце объяснил, намекнув, что устал вести жизнь солдата удачи.

– Ты совершенно прав, что решил начать новую жизнь, мирную, – сказала Алена. – Но вряд ли ты у нас надолго задержишься, Андрей. Наш коллектив такой непостоянный. Обычно сотрудники уходят через несколько месяцев. Полтора года – предел. Больше никто не выдерживает. Трудно со слепыми детьми. Очень трудно. И морально, и вообще…

– А тебе? – поинтересовался Лунев, отставляя чашку. – Тебе не трудно? Ведь ты, насколько я понимаю, давно в «Парусе» работаешь?

– Давно. Я их понимаю, наших питомцев. Сама без отца выросла. Не самое большое горе, конечно, но все-таки.

– Я бы многое отдал, чтобы вернуть маму. Без нее так пусто порой…

– Если хочешь, по выходным я могу брать над тобой шефство, – поспешно сказала Алена. – Постирать, там, убрать, еды наготовить…

– Не надо, – так же быстро отреагировал Лунев, а сам подумал: «Ишь, как мы захомутать мужика торопимся! Только я пока что предложения руки и сердца не делал. Да и будет ли оно? Ты хорошая женщина, Алена, и в постели с тобой не соскучишься, но разве достаточно этого, чтобы связать с тобой жизнь? Не знаю. Пока не знаю».

– Ну, не надо так не надо, – не стала настаивать Алена. – Я не навязываюсь. Невелика радость – в холостяцкой кухне хозяйничать.

Она обвела взглядом обстановку и смутилась. Кухня не была холостяцкой. В каждой мелочи сквозили забота и уют, вложенные сюда женщиной… женщиной, которой здесь больше не было.

Или была?

Лунев ощутил что-то вроде слабого прикосновения ледяного пальца, скользнувшего вдоль позвоночника, от копчика до черепа. Кожа покрылась мурашками, волосы на затылке встопорщились. «Выпить бы, – привычно подумал он и так же привычно себе ответил: – Перебьешься!»

– Очень плохо тебе? – тихо спросила Алена, заметившая резкую перемену в настроении Лунева.

– Терпимо. – Он встал, чтобы убрать со стола. – Давай укладываться. Поздно уже.

– Погоди.

Алена взяла его за руку и прикоснулась к ней губами. Он хотел высвободиться, но не стал. Очень похожий жест сделала недавно Настя Карташова. Такими трогательными умеют быть только дети и влюбленные женщины.

– Что? – спросил Лунев, постаравшись смягчить охрипший голос.

Вместо ответа Алена что-то написала на его ладони пальцем. Она делала это медленно, старательно обозначая каждую букву. Потом заглянула ему в глаза. Снизу вверх, потому что продолжала сидеть, держа его за руку.

– Понял?

– Понял.

Алена написала слово «люблю». Лунев угадал слово еще по первым двум буквам. Теперь, внутренне сжавшись, он ожидал вопроса: «А ты меня?» Отвечать не хотелось. Лунев никогда не бывал влюблен и не знал, что это такое. В своем почти сорокалетнем возрасте он отлично видел разницу между бурным сексом и совместной жизнью. Чтобы жить вместе, необходимо притереться и привязаться друг к другу, а это вопрос не одной ночи и даже не ста.

– Расслабься, – сказала Алена, поднимаясь со стула. – Я просто показала тебе простейший способ общения со слепыми детьми… с теми, кто знает буквы. Ты пишешь им, они пишут тебе.

– И что они пишут? – поинтересовался Лунев, обнимая Алену.

– Разное, – ответила она. – И никогда ничего веселого. Я тоже была в детстве очень серьезной. Могла часами сидеть у окна и думать: «Где мой папа? Какой он? Почему нас бросил?» А потом с работы возвращалась мама, и я задавала эти вопросы ей. Она никогда не рассказывала мне об отце. Ничего. Ни единого словечка. – Алена потерлась носом о грудь Лунева. – И я ничего о нем не знаю.

– Иногда лучше не знать.

– Так мне мама однажды и сказала. Она вышла на пенсию и уехала жить в деревню, а загородный дом мне оставила. Я редко ее проведываю. И чувствую себя такой скотиной!

– А ты не чувствуй, – посоветовал Лунев. – Просто проведывай и все.

– У тебя все так просто получается, – недовольно проговорила Алена.

Она, как все мы, не любила, когда вместо сочувствия ей предлагали решение проблемы.

– Просто, – подтвердил Лунев. – В жизни все просто. Ты или живешь правильно, или нет. В первом случае совесть твоя спокойна. Во втором не дает тебе покоя, пока не атрофируется. Выбор за нами.

– А ты умный, – сказала Алена, с уважением глядя на Лунева.

– Еще и сильный, – похвастался он, поднял ее на руки и понес в свою комнату.

Она смеялась, вырывалась и болтала ногами, как расшалившийся ребенок, которого укладывают спать. А потом вновь преобразилась во взрослую женщину, так что уснули они под утро.

В середине января зима уверенно вступила в свои права, заявив об этом двадцатиградусными морозами и снежными заносами. Рабочее место Лунева находилось в вестибюле детского дома, в маленькой пластиковой кабинке, которую раньше занимал Горелов, предшественник, погибший в недавней аварии. Второй пост размещался в караульном помещении возле ворот, но он пустовал.

Лунева это нисколько не напрягало. На крохотном столике в его скромном «кабинете» стоял допотопный компьютер с выпуклым экраном и пожелтевшей от времени клавиатурой. Очень неказистый, зато подключенный к интернету. Долгое время Лунев к нему не прикасался, а потом все же решил навести порядок на рабочем столе и в папках компьютера. Зачем хранить то, что осталось от прежнего хозяина?

По-видимому, в последний раз компьютер был выключен второпях, без стандартной процедуры, поэтому, когда интернет был запущен, на экране появился открытый почтовый ящик с фамилией Горелова. Лунев собрался просто закрыть страницу, но его привлекла тема неотправленного письма, в которой значилось: «Генпрокурору Бужанову».

Приблизив лицо к экрану, Лунев застыл. Он прочитал то, чего никак не ожидал здесь увидеть. Горелов утверждал, что в детском доме «Парус» творятся страшные вещи, о которых он хочет рассказать генпрокурору при личной встрече. Далее Горелов просил назначить дату и время, когда его могли бы принять в областной прокуратуре. Судя по тому, когда был создан черновик, охранник погиб всего через несколько часов после того, как закончил писать это письмо.

«Только этого мне не хватало, – подумал Лунев, нахмурившись. – Хотел начать все с чистого листа, и вот тебе раз! Не успел даже освоиться на новом месте, как уже вляпался во что-то. И дернул меня черт читать чужие письма…»

Как бы Лунев ни хотел сделать вид, что ничего серьезного не произошло, все его мысли снова и снова возвращались к содержанию электронного черновика. Он понял, что пока не узнает правду, не успокоится. Раньше в смерти Горелова он не видел ничего странного, но теперь она была подозрительно похожа на замаскированное убийство. Или это лишь удивительное совпадение? Поскольку Лунев не верил в мистику, то сразу отмел возможность случайности. Дело было нечисто, и с этим ему предстояло разобраться.