Солнечные пятна - Тори Ру

> Тань, я теперь уже думаю, что раз вы в одном городе, то ты, возможно, в курсе, как у Че дела. Интересно, как он переносит… Прости, я уже с ума тут схожу:)))

Замечаю, что под фоткой Ви загорается зеленый кружок Online, и она начинает набирать новое сообщение.

>> Нет, я не знаю. У меня все хорошо.

Я быстро набрала сообщение, нажала на enter и в ужасе захлопнула ноутбук.

Я лежала на диване. Меня одолевали разные мысли. Я предала свою подругу, не сдержала обещание. Соврала ей. Волшебная улыбка Че, не всегда живая и настоящая, но сиявшая от меня так близко, затмевает все. И от нестерпимой жары хочется стянуть с себя даже собственную кожу.

* * *

Я сплю весь день, уткнувшись в выгоревшую ткань диванной спинки, вижу разухабистые больные сны, в которых падаю с лестниц и крыш, вздрагиваю от испуга, но за спиной вовремя вырастают крылья. И я снова летаю.

В реальность меня возвращает адский звук древнего пылесоса «Циклон», что с грохотом катится за матерью по квартире.

— Убраться надо, Танюх! — поясняет она, когда я открываю глаза. — Катерина вечером придет лекарства прокапать, неудобно. Я вон и Валю отсюда попросила. Он, кстати, ничего про нож-то и не помнит! Совсем стал ку-ку! Ну ниче, в общаге перетопчется. А завтра мы с тобой в Прасковьино махнем! Утренней электричкой.

В «завязке» мама всегда развивает бурную деятельность — компенсирует месяцы, потраченные на загулы. Она довольно хохочет, вывозит пылесос в прихожую. Я смотрю ей вслед, перевожу взгляд на обшарпанные дверные косяки, потолок, последний раз беленый еще до моего рождения, пожелтевшую люстру из оргстекла, стилизованную под хрусталь, розовеющие солнечные блики на стенах. Где-то между ребрами и желудком теснится тепло, очень много тепла. Оно греет грудную клетку и сердце, опускается в низ живота. И мечты распускаются ядовитыми цветами до тех пор, пока затуманенный взгляд опять не набредает на осиротевший без хозяйки ноутбук.

Матерюсь, трясу головой в надежде вытряхнуть из нее дурацкие мысли, нажимаю кулаком на солнечное сплетение, чтобы вытравить оттуда тепло. Встаю, беру ноут, пристраиваю его к себе на колени, вздыхаю и решаюсь открыть.

Одно сообщение от Ви:

> Солнышко, что с тобой? Я тебя чем-то обидела?

И слезы подступают к глазам. Я медленно и старательно набираю в ответ, что скучаю, мучаюсь от страшной жары в городе, где так одиноко без Ви. Пишу чистую правду, обхожу лишь ответ на один вопрос, но эти пустяки не стоят ее внимания.

>> Прости меня, все будет как раньше! — клянусь на прощание, но не успеваю вырубить питание, потому что щелкает новое сообщение, и оно не от Ви.

> Солнце, как обстановка дома? — интересуется Артем Черников, с аватарки которого во все тридцать два зуба скалится Че… И у меня срывается дыхание.

Больно бью себя по лбу, рычу от бессильной злости и отправляю в ответ:

>> Дома хорошо. Нужно увидеться. Прямо сейчас!

Вываливаюсь из пропахшего плесенью подъезда, и уличная жара волной опаляет лицо. Сухой воздух забивает легкие, раскаленный асфальт обжигает ступни даже через подошвы блестящих босоножек Ви.

Сверкая бледными коленками, бегу к остановке и с досадой отмечаю, что старательно наведенный для Че макияж поплыл. Придется предстать перед ним в образе заспанного енота. От стыда и дикого волнения выпрыгивает сердце, на секунду я принимаю решение никуда не ехать, но все же влезаю в пышущее адом нутро подошедшего трамвая. В нем даже невозможно держаться за поручни — настолько те раскалены, но на обжигающую боль в ладони я не обращаю внимания.

Еще полчаса — и я увижу Че. В последний раз. Решено: я раскрою ему секрет Ви, выброшу блажь из своей головы и продолжу дальше вечерами сидеть на подоконнике, выдумывать новые жизни вымышленным людям, собирать слова в рифмы и ждать для себя любви. Другой любви. Мне не нужно чужого счастья.

Город за пыльным окном смиренно плавится, истекая зловонным гудроном. Невысокие тонкие каблуки проваливаются в мягкую жижу — асфальт вот-вот разверзнется под ногами и отправит меня прямиком в ад. Спешу к набережной, где жители города расстелили на бетонных плитах покрывала и, игнорируя полуживых милиционеров, в разгар раннего буднего вечера устроили массовый отдых у воды.

В Кошатнике непонятное оживление: девчонки визжат и хихикают, кто-то о чем-то вещает громким сорванным голосом. Я прищуриваюсь, пытаясь вникнуть в суть происходящего. Сразу узнаю футболку Че со знаком биологической опасности на белом фоне. Кажется, он позирует перед фотокамерой с уже пятидесятой восторженной девчонкой, в то время как ее подруги с нетерпением дожидаются своей очереди в сторонке. А на мраморном ограждении развалился здоровый парень в длинных шортах цвета хаки и громко глумится:

— Да вы че, девки? Он же дятел! Да у него таких знаете сколько? — Здоровяк сдабривает речь отборной площадной бранью, но Че с неизменной улыбкой смотрит в объектив, сохраняя на лице безмятежность.

Завидев меня, Че деликатно отстраняет от себя поклонницу и бегом направляется в мою сторону. У меня же в этот момент отказывают ноги. Он все ближе, а земля уезжает, словно пол карусели, и от паники замирает сердце. Сейчас я упаду прямо в руки Че. Если не очнусь, если срочно не найду выхода… Хватаюсь за черный мраморный шар на перилах и перевожу дух.

— Привет! — Че озирается по сторонам и прячет руки в карманы голубых джинсов. — Многовато посторонних. Надо найти место потише.

От счастья я готова молиться всем богам — Че ничего не заметил.

— Часто тебя достают на улицах, да? — сиплю и, прочистив горло, продолжаю: — А тот, толстый, кто такой?

— Толстого зовут Толстый! — усмехается Че. — Он типа руфер. В прошлом я… делал про них статью. Он невысокого мнения обо мне, как видишь.

Че медленно опускается на лавочку в конце набережной и надолго замолкает, глядя на синюю воду и белые постройки микрорайонов на другом берегу.

— Тем, извини, если оторвала от дел, но я хотела кое-что тебе рассказать… — вырывается из моего рта чужой голос. — Про Вику.

Че напрягается, поднимает на меня зеленые глаза, в которых загорается граничащая с помешательством надежда. Вот я и сделала это. Больно, но чувство, что так будет правильно, придает мне сил.

В пятом классе я нашла на улице полный денег бумажник. Их могло хватить и на кроссовки с огоньками в подошвах, которыми я грезила, и на беременную Барби, и на коробку энергетических батончиков. На хлеб, сосиски и молоко. На квартплату. Но я вернула кошелек потерявшей его тете, за что получила от нее похвалу и шоколадку, и впервые испытала то самое невероятное чувство собственной правоты.

«Так что давай, Че, лети!..»

— Все же есть что-то, чего я не знаю? — спрашивает он, и я в замешательстве сажусь на горячую поверхность скамейки.