Румянцевский сквер - Евгений Войскунский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А один из них, весельчак, губки бантиком, доброжелательно предложил:
— Корешок! Тебе, может, нижнее белье надо сменить? Так пошли, мы смену найдем.
Валя залилась звонким колокольчиком. Гольдберг вторил ей: гы-гы-гы-ы-ы. Колчанов сквозь обиду и улетучивающийся испуг усмехался, фыркал носом.
Попрощавшись, Гольдберг умчался догонять своих курсантов. Валя и Колчанов побежали назад. У сфинксов поднялись на набережную, и Валя повела его к себе на Съездовскую — непременно хотела заштопать дырки на бушлате от медвежьих когтей, пришить пуговицу. Она это, оказывается, умела. Ловко орудуя иголкой, расспрашивала Колчанова о Гольдберге. Что ж, опять вспомнил Колчанов, как дрались они под Котлами, под Копорьем…
— Какие вы, морская пехота, молодцы! — сказала Валя.
Целую неделю они не виделись — лекции, общественная работа, то да се, — а в субботу Колчанов из университета позвонил Вале около четырех часов, она была уже дома.
— Валь, сегодня в клубе Промкооперации «Джордж из Динки-джаза». Американская комедия. Пойдем?
— Не зна-аю, — нерешительно пропела она. А потом: — Витя, твой Гольдберг звонил, пригласил к ним в Дзержинку на танцы.
— А-а… — Колчанов запнулся. Отрывисто сказал: — Танцы — это, конечно… Ты пойди, пойди.
И повесил трубку.
Последний пациент на приеме у Нины Викторовны Бахрушиной оказался жутким занудой. Еще не старый мужик, а весь в комплексах. Сон некрепкий. Начальство третирует, жена не любит… Нина проверила рефлексы — ничего страшного. Ну, нижнее веко дергается. А у кого, скажите на милость, ничего не дергается в наше сумасшедшее время?
Выписав успокоительные таблетки (тазепам на ночь), Нина ласковым обхождением заставила-таки этого нытика подтянуться, улыбнуться. Может, он сообразил наконец, что негоже мужчине распускать нюни, когда перед ним красивая златоволосая женщина. Подозревала Нина, что у пациента есть и другая проблема — сексуальная, но говорить об этом он стесняется.
Ладно. Окончив прием, она сняла халат, подкрасила лицо, надела дубленку. Быстрыми каблучками простучала по коридору. Из кабинета завотделением позвонила дочери домой:
— Марьяна, ты пообедала? Почему только суп? Свари пельмени, пакет в холодильнике… Нет, меня не жди, я еду к дедушке. Влад не звонил? У тебя там музыка гремит, ты выключи и займись уроками… Не задали? Что-то вам ничего не задают… Что? Никакого кафе! Ты слышишь, Марьяна?
Потом набрала номер отца:
— Папа, ну как ты? Ничего? Ну, молодец. Я еду к тебе.
Счастье, что отец не ноет. Не любит жаловаться на болячки. Но Нину тревожило, что у него плохо заживает ранка на месте удаленного зуба. Кроме того, знала она, что в осеннюю холодную пору у отца болят старые раны.
В вестибюле, у выхода, Нине заступил дорогу некто длинный, в зеленой нейлоновой куртке и огромной желто-мохнатой шапке. Нина вскинула недовольный взгляд — какой-нибудь настырный пациент, наверное, — и узнала Костю Цыпина.
— Привет, Нина. А я тебя жду.
— Здравствуй, Костя. У тебя дело ко мне?
— Ну, сразу дело. — Он сморщил в улыбке маленький, как у матери, нос. — Просто так разве нельзя прийти?
— Костя, извини, я тороплюсь к отцу.
— А я на машине. Могу подвезти.
В машине — «Жигулях» светло-капустного цвета — он был не один, за рулем сидел парень в сине-красной куртке, в лыжной вязаной шапочке с многократно повторенным по обводу словом «ski».
— Это Валера, — представил водителя Костя, усаживаясь рядом с Ниной на заднем сиденье.
— Очень приятно, — сказала Нина.
Валера, обернувшись, улыбнулся, показав золотой зуб. Глаза у него были близко посажены, черные усы под прямым углом загибались книзу, «по-венгерски».
— Куда поедем? — спросил Валера. — На Будапештскую? Ага. Надо, значит, на Краснопутиловскую, а там на Бассейную выкатимся.
Он тронул машину и, переключая скорости, поехал очень быстро.
На ветровом стекле болталась куколка — ярко-оранжевый олимпийский мишка.
— Афганец, — сказал Костя, мотнув на него головой. — Покоритель кишлаков. Нин, а ты совсем не изменилась. Мы сколько, лет восемь не виделись?
— Наверно, — сказала Нина.
От отца она знала, что Костя несколько лет жил на Сахалине, а года два назад вернулся оттуда и привез жену-морячку.
— У тебя ко мне какое дело, Костя? — спросила Нина.
— Деловая! Хотел за жизнь поговорить, а ты сразу… Ладно! Дело, конечно, есть. — Костя сбил шапку на затылок, помигал, глубокомысленно подняв брови. Он лобастый был, как отец, а глазами и носиком-кнопкой пошел в мать. — Нин, я слышал, ты своему Аркадию отставку дала…
— Ох! — Нина, подскочив, вцепилась обеими руками в спинку переднего сиденья. — Валера, не гоните так. Чуть не врезались в автобус…
— Не боись, — бросил тот через плечо. — Не врежемся.
— И вышла за моряка, — продолжал Костя. — Верно?
— За морского врача. Но он теперь не плавает. Ушел из пароходства.
— Ну, ясное дело, моряка всегда на берег тянет, — хохотнул Костя. — Вот и у меня так, Нин. Плавал, плавал — хочу теперь береговую жизнь сладить. Тем боле разрешается теперь это… ну, не на дядю, а на себя…
— Чего резину тянешь? — резковато сказал шофер Валера. — Хотим свой автосервис открыть. Средства нужны. Мы с братом подсобрали…
— Точно, — подхватил Костя. — Чтоб начать, вложить надо. Братья нашли, а я вот… обращаюсь к знакомым людям… Нин, это дело верное, деньги пойдут. Через год весь долг верну в цельности. Можно и с процентом.
— Понятно, Костя. А сколько нужно?
— Ну, сколько! Сколько сможешь. Тыщ пятнадцать…
— Таких денег у меня нет. Ты попроси у Лёни Гольдберга, хотя, насколько я знаю…
— Да просил я у него! Не дал. Говорит, только раскручиваем дело.
— Это правда, Костя, — закивала Нина. — Я от Влада знаю, Влад же с ним компаньон. У них все деньги в обороте, огромные расходы, налоги…
— Ладно, — сказал Костя. — Все ясно.
Он закурил, не спросясь.
Валера лихо обгонял другие машины, на перекрестках рвался на желтый свет. От сумасшедшей езды, от табачного дыма, от неприятного разговора Нина чувствовала себя неуютно.
— Костя, не обижайся, ради Бога. Я бы охотно тебе помогла, но у нас действительно…
— Да ладно, — отмахнулся он. — Раз нет, так нет. Пойду обратно на моря, — добавил, помолчав, — мотористы в каждом пароходстве требуются.
С хмурым видом уставился в окно. Зато Валера вдруг развеселился. Бросал через плечо рубленые фразы: