Опоздавшая - Оливия Голдсмит

Белл была одержима покупками. Карен же была увлечена модой. Она имела дюжину бумажных кукол и придумывала для них замысловатые наряды. Однако бумага не давала настоящего ощущения. Карен нравилось чувствовать ткань на ощупь, ее увлекали возможности бесчисленных комбинаций цвета и фактуры материала. Видимо, с тех пор у Карен возникло убеждение, что мода начинается с материи, что именно ткань является тем центром, из которого и зарождается наряд. В отличие от Белл, она не хотела приобретать одежду, ей просто нравилось смотреть на нее, быть рядом с ней. Карен представлялось, что она выросла под вешалкой с одеждой, с которой выбирает свои наряды Белл. С детских лет ее больше всего интересовали драпировки из тканей и контрастность окантованных и врезанных швов.

Оказываясь дома, Карен мечтала добраться до гардероба Белл, но соваться туда ей было настрого запрещено. Белл сортировала одежду по цвету, стилю и способу использования. Блузки, например, не висели вместе: те, которые полагалось носить с пиджаками, располагались рядом с пиджаками. Однако по причине, известной только Белл, все юбки размещались отдельно от других частей ансамбля. Установленный порядок был неизменным и столь же трудным для понимания, как десятичная система, описанная в учебнике Дьюи, взятом из бруклинской общественной библиотеки. Ботинки, шарфы, пояса и чулки Белл были рассортированы по своим местам с необыкновенной тщательностью. Надумай Карен коснуться чего-нибудь — мать сразу бы обнаружила непорядок. Белл не носила слаксы: «Я не вышла ростом для них», — говорила она. Зато у нее было много переливающихся на свету шелковых нарядов, и маленькой Карен хотелось поиграть с ними или хотя бы потрогать их. А что уж говорить о шляпах! В общем, гардероб был местом чудес. Но несмотря на то, что мать и дочь вместе ходили по магазинам, они никогда не играли в наряды. Белл вообще не имела склонности к играм.

Такси приближалась к выезду из Рокуил Центра. Водитель что-то тихо бормотал про себя. Карен молила Бога, чтобы он не обозлился за навязанный ему длинный путь и не высадил ее прямо здесь, у Экспрессуэй. Дождь был еще сильным. Карен чувствовала себя беспомощной и ранимой, как Бланш Дюбуа в пьесе Теннесси Уильямса, и подобно той она сейчас целиком зависела от доброты незнакомых людей. Карен подсказала бормочущему водителю, как проехать остаток пути.

Наконец такси остановилось у кирпичного здания с аккуратно подрезанной живой изгородью. Карен расплатилась с водителем сотней долларов и рассказала ему, как побыстрее выбраться обратно, а затем вылезла из машины и направилась к дому. Уже стемнело. В черных окнах угадывался дрожащий свет канделябра в гостиной. Мать и сестра поджидали ее.

Карен вздохнула. Несмотря на излишнее чистоплюйство Белл и ее нелюбовь к показному, у них все же было нечто общее. Пусть поверхностно, но интерес к одежде привязывал их друг к другу. Это не безусловная традиционная любовь матери и дочери; пусть это называется взаимной привязанностью — но она выдержала испытание времени.

С рождением Лизы все переменилось.

Ее сестра была непохожа на нее. Да и как она могла быть похожей? «Я — приемыш», — напоминала себе Карен. Все же различия между ними поражали, особенно когда они встречались после долгой разлуки.

Карен вошла в дом. Лиза, миниатюрная и стройная как всегда, стояла в дверях материнской комнаты. Она была из породы язвительных и худых евреек с несколько мелкими чертами лица. Но если в толковом словаре говорится что-нибудь об идеале американской еврейки, то портрет Лизы мог бы послужить прекрасной иллюстрацией. Лиза очень похожа на мать, которая в свои шестьдесят четыре года сохранила девически стройную фигуру и ту несколько нервозную энергию, которая так характерна для подвижной молодости.

Лиза оглядывала безукоризненно прибранную комнату с зеркалом. Наконец взгляд ее упал на Карен.

— Смотрите, кто пришел! — воскликнула она.

Да, Лиза была действительно хороша собой, и Карен подумала, не были ли созданные ею наряды так выигрышны для высоких женщин, потому что бессознательно она боролась с впечатлением от наружности невысокой красавицы сестры. Карен любила сестру, хотя Лиза не придавала этому значения. Она была на шесть лет моложе Карен, и ее появление на свет оказалось полной неожиданностью для родителей, которые давно смирились со своим бесплодным супружеством, сглаженным решением удочерить Карен. Рождение Лизы казалось невероятным событием, и произошло оно как бы в отместку агрессивной женственности Белл, доведенной почти до мужененавистничества. Беременность омолодила Белл, и она разрешилась прекрасным младенцем, которого можно было наряжать, развлекать играми и показывать другим. Когда Карен входила в трудный, такой упрямый и неуклюжий подростковый период, Белл была ограждена от ее проблем своим материнством и отвлечена хлопотами с младенцем.

Лиза сносила все бантики и рюшечки, которые уже начали раздражать Карен. Она выполняла все указания матери и ко всему относилась легко: получала свои тройки в школе, проучилась год в университете Хофстра, а после даже открыла свою лавочку, потом вышла замуж за Леонарда, однако как только тот окончил медицинскую школу, сразу перестала работать и следуя примеру матери, целиком посвятила себя воспитанию дочерей. Она была любимицей Белл.

По крайней мере так думала Карен. Лиза же считала, что мать отдает предпочтение сестре. Ведь именно старшей, Карен, доставалось все внимание: ее считали яркой, талантливой, и ей прочили успех. «Ну что ж, наша мать — одаренный политик, — размышляла Карен с улыбкой, — ей удалось добиться того, чтобы каждая из дочерей считала, что не она, а другая пользуется «режимом наибольшего благоприятствования».

«Но, может быть, дело не в Белл. Может быть, это наши с Лизой собственные трудности — проблема старшей и младшей дочерей? Приемыша и законнорожденной. Может быть, это типичная и неразрешимая проблема всех сестер, а не только моя и Лизы», — размышляла Карен, глядя на сестру и улыбаясь. В глубине души она знала, что очень любит Лизу. Любила всегда, а заботилась о ней с младенчества.

— Как прошел день? — спросила вошедшая Белл.

Карен вспомнила о прерванной примерке с Элизой Эллиот — очень важной для нее клиенткой, о споре с Джефри и кошмаре клиники доктора Голдмана, но удержалась и, пересилив себя, с улыбкой ответила:

— Прекрасно!

По долгому опыту она знала, что Белл может удовлетворить только такой ответ.

— А как у тебя?

— Замечательно! — бодро ответила Белл. — Мы сегодня добрались до Нейман-Маркуса, где Лиза купила мне великолепный костюм. Она настаивала на этом!

— Его выставили на продажу, — повела плечами Лиза, как будто ничего особенного не произошло.

Мать с сестрой по-прежнему одержимы покупками. Карен не могла понять эту не слабеющую с годами тягу к постоянному приобретению тряпок. Еще не будучи такой известной, Карен неоднократно пыталась ввести их во многие салоны Седьмой авеню, рискуя навлечь на себя неприятности и испортить отношения с их владельцами. Подобно знаменитым сестрам Габор, ее мать и сестра приобрели репутацию людей, которые возвращают назад больше, чем покупают. Это уже потом Карен сообразила, что покупки для них, как и для большинства других женщин, не самоцель, а вид социальной активности. Вроде отношения к спорту у мужчин: отец может абсолютно ничего не знать о внутренней жизни сына, но всегда найти с ним общий язык, обсуждая спортивные события. Лиза и Белл были повязаны покупками. Жаль, что, повзрослев, она уже не может подключиться к их интересам. Чем глубже Карен увлекалась моделированием одежды, тем сильнее расходились они во вкусах. По словам Белл, Карен становилась «слишком специфичной и слишком скучной». «Тебе не хватает цвета», — говорила она. А цвет для Белл означал либо красный, либо водянисто-голубой, либо же густо-синий. И даже теперь, когда женщины платили тысячи долларов за уникальный стиль Карен с его утонченно смодулированной цветовой гаммой, Белл не шла дальше утверждения о том, что вкусы Карен трудны для понимания.