Пианино. Сборник рассказов - Анна Драницына

«Пойдемте» – тихо сказал он, и я пошла, ориентируясь на звук его речи, такой непривычно ласковой и живой. Голоса – это моя стихия, я ориентируюсь в ней с закрытыми глазами. Все повторяют единожды сказанную глупость о том, что душа человека в его глазах, тогда как на самом деле душа – это голос. По нему можно определить практически все, даже будущее, поэтому я без сомнения последовала за незнакомцем.

Держась за руки, мы шли по сумеречным улицам центра, и мерцающие фонари то и дело выхватывали из темноты красоту Города – барельефные фасады домов, маленькие сказочные башенки с заточенными навек принцессами, купола церквей и крышу Мечети цвета индиго. В темноте она казалось ярким куском южного неба, которое, как и я, оказалось здесь совершенно случайно.

Мы шли и просто разговаривали о том, о сем. Мой спутник оказался реставратором Крепости, точнее ее высоченного шпиля.

– Хотите, я покажу вам Город?

– Я не люблю его.

– Как можно не любить того, кого ты даже не знаешь?

Началось великое восхождение. Пару раз моя нога проваливалась в зазоры между досками и, казалось, что пройдет вечность, пока мы доползем по лесам до самого верха. В голове гудело, как после ныряния на большую глубину. Я присела на деревянную ступеньку, чтобы набраться сил.

«Пойдем, я покажу тебе что-то» – сказал он и исчез в низком проеме башни. Я заглянула туда и обомлела – на полу лежал ангел, снятый со шпиля.

«Я почти уже собрал его – словно извиняясь, сказал реставратор, – остались только крылья.» Крылья стояли в углу и, смахнув с них пыль, я прижалась к ним всем телом.

«Осторожно, испачкаешься. Пойдем, лучше посмотрим на Город», – оторвал он меня от ангела и, обняв, потащил на самый верх, на временно пустующий шпиль.

Из-за крыши Собора появилось солнце и осветило Другой Город. Это был вовсе не то серое, невзрачное, вечно жующее голодное существо, каким я знала его по работе. Это было сердце ангела, которое билось, сверкало и, главное, любило меня. Оказывается, все эти годы я пыталась что-то услышать, понять и проанализировать, в то время как нужно было просто открыть глаза. Много лет я была городским ухом, которое ни разу не слышало биения собственного сердца.

ЧЕРЕПАХА

Ленке Бурцевой не везло в любви. От нее сбежал уже второй муж. Мы сидели в кафе, заливая ее горе пивом.

– Я ведь его обожала, понимаешь? Все для него делала: еда как в ресторане, рубашки наглажены, в санаторий возила, массажиста приглашала (у него проблемы со спиной), грибами лечебными из специальной аптеки кормила. Ангиной болел – ночи просиживала у его постели. Барсучий жир для него по всему городу искала.

– Ел?

– Ел, куда бы он делся. Да и все вроде было хорошо, пока не сдох Эдуард

– Кто?

– Его черепаха. С детства с ним жила.

По щеке подруги скатилась пьяная слеза.

Оказалось, по ночам Ленку преследовал кошмар – ей казалось, что тропическое животное замерзает, и она постоянно вставала и подвигала коробку с черепахой поближе к батарее. Та отползала – Ленка двигала. Отползала – подвигала. И так всю ночь. Вскоре черепаха перестала есть.

– Заболела, – решила Ленка и положила черепаху на батарею, на тряпочку. Но глупое животное не понимало своего счастья. Вскоре Ленка обнаружила Эдуарда качающимся на тюлевой занавеске.

– Совсем одурел от холода, – решила Ленка и намертво прилепила скотчем коробку с черепахой к чугунной трубе.

Наутро она достала из коробки пустой панцирь – бедняга высох от жары.

– И тогда он собрал вещи и ушел. А я ведь, понимаешь, жила ради него. С утра ему витамины на стол выложу, фрукты-овощи намну-нарежу. Все только свеженькое. Ну, скажи, разве от такой любви уходят?

– Не, Ленка, не уходят. Высыхают на месте.

О КНИГАХ И МЫШАХ

Есть что-то невыносимо грустное в этих ободранный интерьерах, гигантских люстрах старого, заброшенного особняка. Кто-то написал в комментариях, что фото выглядит так, будто там кого-то хоронят. И правда похоже на панихиду. Грустная песнь о бумажных листах, которые когда-то были на вес золота (да, что ж такое, снова о смерти, чур меня чур, совсем о другом я). Но про вес золота я не преувеличиваю. Когда мне было пять лет, нашу квартиру ограбили. Знаете, что они украли? Книги. Я первый раз видела, чтобы мой папа плакал. У него была большая библиотека, которую он кропотливо собирал много лет. Начал еще с тех времен, когда бы студентом в Москве, откладывал по копейке на собрания сочинений Чехова. Даже не представляю, на что я могла бы так кропотливо сегодня копить, отказывая себе лишний раз в выпивке (а может и в куске колбасы). Так вот, папа копил, копил и собрал к моему рождению вполне себе приличную библиотеку. Толстой, Достоевский, Гамсун, Беляев, разные собрания приключенческой и фантастической литературы. Много поэзии и пр. Кажется, тогда на книги была подписка, и он регулярно ходил на почту, получал заветный томик и бежал домой ставить на них фамильную печать. Это всегда был маленький праздник. Ритуал. Мы вместе открывали книги, нюхали страницы (я до сиз пор так делаю в книжных магазинах, свежая типография имеет удивительный запах). Потом папа доставал пластиковый ножик, и мы разрезали склеенные листы. Делать это нужно было чрезвычайно осторожно. Я чувствовала себя хирургом, в руках которого -тонкая человеческая жизнь. А затем было время печати. Не знаю, зачем папа это делал, может ему казалось, что с отметиной книга уж точно будет навеки его. Либо, предчувствуя беду, страховался на случай кражи. С отметиной легче было бы опознать свои книги в комиссионках. Печатью служила моя стирательная резинка, на которой он вырезал вензелем свои инициалы. Мне была доверена процедура увлажнения печати (я просто ее жевала) Затем резинку надо было как следует измазать шариковой ручкой и поставить штамп в книге, в нижнем углу страницы. Этого папа мне доверить уже не мог и всегда делал сам, пока я, затаив дыхание, наблюдала. Потом на книгу торжественно одевалась обложка, и папа начинал ее читать.

И вот однажды, придя с работы домой, папа обнаружил лишь жалкие обломки своей книжной империи. Все воры унести, конечно же, не смогли бы физически. Они выбрали серии побогаче, с золотым тиснением и картинками. Приходила милиция, искренне сочувствовала и брала у нас отпечатки пальцев. Папа пережил удар, но наш