Цена вопроса. Том 1 - Александра Маринина

Она принялась ездить на бесконечные встречи, выслушивала идеи, получала задания, выдавала результат и с удовлетворением отмечала каждую новую сумму, появлявшуюся или на ее карточке, или в кошельке. Суммы были не бог весть какими, но зато ее надежды на новые знакомства оправдались полностью. Анечка действительно была милой, обаятельной и умной девушкой, очень хорошенькой и располагающей к себе. На ее предложение «пойти выпить кофейку в ближайшую забегаловку» никто не отвечал отказом, и почти всегда после этого следовал обмен телефонами и искреннее желание новой знакомой (или знакомого) пообщаться еще раз в неформальной обстановке. А дальше начались новые неожиданности, еще более неприятные, чем те открытия, которые Аня сделала для себя после первых студенческих вечеринок.

Она была патологически честна. Не то чтобы Аня Зеленцова не умела лгать, нет, конечно. Отлично она умела и, как и все люди, регулярно лгала по тому или иному поводу. Но говорить о себе неправду тому, кого стремишься считать другом, близким человеком, Аня считала бессмысленным. Если нельзя сказать правду о себе и о своих мыслях и чувствах, то зачем тогда нужны эти отношения? Иметь подруг или хотя бы только одну подругу ей хотелось именно для того, чтобы открывать всю себя, ничего не искажая и не приукрашивая, и ощущать при этом, что это для кого-то важно, интересно и небезразлично. Слишком долго просидела она возле бабушки, ничем и ни с кем не делясь, только поглощая книги одну за другой… Когда Аня, читая Достоевского, попыталась поговорить с бабушкой о стремлении к страданию и униженности, то понимания не встретила: бабушка, всю жизнь проработавшая швеей, книг не читала вообще, разве только в школьном детстве. Маме – так и вовсе не до разговоров было, она не видела в дочери личность, полагая, что в ребенке не может быть ничего интересного, а вот успеть купить продукты, приготовить еду и еще выкроить время на свидание – совсем другое дело. Девочка здорова, прилично учится и успевает после школы не только уроки сделать, но и всю квартиру вылизать, а больше Светлану ничего не интересовало.

Все, что накопилось в ее душе за долгие шесть лет вынужденного одиночества, Ане хотелось излить. И свою злость на бабушку, и чувство вины за эту злость, и стыд за то, что мама поставила всю свою жизнь в полную зависимость от мужчин, которые оказались для нее важнее дочери, и ощущение собственной ущербности при мысли о том, что если мужчины для мамы важнее, то, стало быть, она, Аня, плохая, недостойная того, чтобы занимать в жизни и в душе матери сколько-нибудь существенное место. Ну конечно, она плохая, потому что ее не только мама не любит, но и ее мужчины не считают девочку человеком. Когда Ане было лет семь или восемь, с ними жил очередной мамин «гражданский муж», разведенный, оставивший в прежней семье двоих детей. И когда Анечка спросила его: «Можно я буду называть вас папой?», резко ответил: «Нельзя. У меня есть свои дети, для них я папа, для тебя – нет». Наверное, именно тогда в Ане впервые поселилась мысль о том, что она недостаточно хороша…

Все это и многое другое она не только честно и подробно рассказывала тем, кто, как ей казалось, готов был с ней общаться, но и описывала в длинных прочувствованных посланиях по электронной почте или в соцсети, стремясь выговориться до самого донышка, открыться полностью и сделать себя понятной для собеседника. И вдруг в какой-то момент ей начинало казаться, что процесс идет… как бы это сказать… не обоюдно, что ли. Никаких глубинных переживаний и откровений в ответ она не получала. Аня начинала злиться и требовать взаимной откровенности, потом следовали упреки в скрытности, затем наступала очередь подозрений: она (или он) все обо мне знает, я все рассказала, я перед ней (ним) как голая на площади, а она (он) ничем со мной не делится и наверняка хочет использовать информацию обо мне против меня же. Аня устраивала скандал с «разбором полетов», чаще всего в письменной форме, прерывала отношения, блокировала абонента в почте и соцсетях, долго страдала, рыдала и мучилась и… Начинала новый виток, уже с другим кандидатом в «близкие».

Если кандидат оказывался мужского пола, поводов для переживаний и страданий обнаруживалось еще больше. Долго не предлагает интим – значит, она некрасивая, мерзкая, ему противно к ней прикоснуться. Слишком быстро предлагает – значит, хочет ее использовать просто как очередной «кусок мяса». Каждое лыко было в строку…

Закончилась учеба в институте, Аня устроилась на работу, была хорошо принята в новом коллективе, стала завязывать знакомства и пытаться выстроить все-таки именно такие отношения, о которых мечтала. Все попытки провалились. Ей даже в голову не приходило, что далеко не каждый человек испытывает потребность вываливать Анне Зеленцовой всю грязь со дна души. Во-первых, у многих ее сотрудников уже и так есть близкие люди, с которыми они делятся чем-то глубинным, и в новых слушателях они не нуждаются. Во-вторых, очень мало кто на самом деле умеет признаваться себе во всем том тяжелом, неприятном, а порой и постыдном, что лежит внутри, а коль не умеют признаваться себе, то не могут и озвучить вовне. Приговор Ани всегда был короток и скор: не хочешь быть со мной откровенным – значит, ты враг, ты копишь против меня негативную информацию и потом ударишь в спину. Она считала себя совершенно обыкновенной, и вывод из этого делала самый простой: если я такая же, как все, то все должны быть такими же, как я. Наталкиваясь на любую несхожесть, Аня немедленно ударялась в одну из двух крайностей: либо она плохая и недостойная, либо этот человек – враг.

Спустя года полтора после прихода на работу Анна Зеленцова поняла, что трудиться в коллективе не может. Отношения со всеми или испорчены окончательно, или вызывают у нее самой болезненное раздражение, словно наждаком проводят по открытой ране. Дождавшись момента, когда все задачи по ремонту отцовской квартиры были успешно решены и никаких дополнительных вложений больше не требовалось, Аня уволилась и решила какое-то время посидеть дома, чтобы попытаться разобраться, что же с ней не так.

Она сутками не вылезала из-за компьютера, читая научную и популярную литературу по психологии, изучала все написанное на форумах психологических сайтов. И наконец сформулировала сама для себя вывод: у нее внутри сидят четыре группы сущностей. Первые – это Гады, то есть те психологические травмы, болезненные и ужасно живучие, которые копились там с самого раннего детства. Вторые – Надсмотрщики, которые зорко следят за тем, чтобы Гады не высовывали голову и не мешали нормально жить. Если Гады говорили: «Ты плохая», то Надсмотрщики тут же выдвигались с объяснениями, что Аня вовсе не плохая, она обыкновенная, и все люди на ее месте сделали бы или подумали бы точно так же.

Третьи из внутренних сущностей получили у Анны название «Искатели», то есть те, кто изо всех сил стремится включить ее в межличностные отношения, такие, о каких она мечтает, чтобы в этих отношениях получить наконец удовлетворение, покой и достаточную самооценку. Искатели помогают Ане быть вежливой, приятной во всех отношениях, искренней, потому что нужно же располагать к себе людей, чтобы они захотели выстроить и поддерживать отношения с ней. Искатели постоянно твердят: «Где-то есть, есть человек, который даст тебе то, к чему ты стремишься, и это тебя исцелит. Нужно только не переставать искать, нужно надеяться и не оставлять попыток».