Королева пламени - Энтони Райан

— Эльвера? Надо же. Я думал, эта знаменитая Эльвера пыталась остановить генерала Токрева в Алльторе.

— Это не собственное имя, по крайней мере, в наши дни, — объяснил Мирвек. — Это значит ведьма или колдунья, как в старых легендах…

— Да я и волоска с задницы старой шлюхи не дам за ваши легенды! — буркнул Дарнел. — Зачем ты привел сюда этого побитого пса с безумными сказками о ведьмах и акулах?

— Я не лжец! — воскликнул покрасневший моряк. — Я свидетель тысяч смертей от руки этой суки и ее твари.

— Придержи своего пса, а то он получит урок кнутом, — предупредил Дарнел.

Моряк ощетинился — но смолчал, потому что Мирвек положил руку ему на плечо и, успокаивая, пробормотал что-то на воларском. Алюций скверно знал язык, но не сомневался: прозвучало слово «терпение».

— А, наш доморощенный поэт, — изрек Дарнел, наконец изволив заметить Алюция. — Тут у нас картинка, стоящая пары строф. Великий воларский флот по капризу ведьмы потопила благословленная Тьмой акула.

— Эльвера, — выговорил моряк и добавил что-то на воларском.

— Что он сказал? — устало спросил Дарнел у Мирвека.

— Рожденная огнем, — перевел командир дивизии. — Моряки говорят, ведьму родил огонь, потому что она обожженная.

— Обожженная?

— Ее лицо, — сказал моряк и показал на свое. — Тут все обожженное, отвратительно смотреть. Тварь, а не женщина.

— А я думал, что вы не суеверны, — заметил Дарнел и спросил у Алюция: — О поэт, может, вдохновенно скажете, что это предвещает для нашего общего дела?

— Милорд, похоже, Мельденейские острова не падут так уж легко, — равнодушно ответил он и заметил, как вздрогнул и напряженно посмотрел на него отец.

Но лорд Дарнел не разозлился.

— Ну да, — подтвердил он. — Наши союзники обещают так много, а потом не могут подчинить острова и шлют сюда псов, гавкающих чепуху.

Он указал пальцем на моряка и велел:

— Мирвек, убери его отсюда.

Когда воларцы вышли, Дарнел лениво махнул Алюцию рукой:

— Иди сюда, мой поэт. Я хотел бы выслушать твое мнение еще об одной побасенке.

Алюций подошел и преклонил колено перед лордом. Его постоянно терзало искушение отбросить всякую видимость уважения к идиоту на троне, но терпение Дарнела имело пределы. Даже и с таким отцом не стоило заходить чересчур далеко.

Дарнел подхватил округлый предмет, лежавший у основания трона, и кинул поэту:

— Вот, посмотри. Ведь знакомый, да?

Алюций подхватил брошенное, повертел в руках. Ренфаэльский рыцарский шлем, покрытый голубой эмалью, с несколькими вмятинами и поломанным забралом.

— Лорд Вендерс, — определил Алюций, вспомнив, что Дарнел подарил своей главной шавке лишние доспехи.

— Да, именно, — подтвердил лорд. — Его нашли четыре дня назад с арбалетной стрелой в глазу. Полагаю, ты без труда определишь причину его безвременной смерти.

— Красный брат, — стараясь не ухмыльнуться, ответил Алюций.

«Красный брат дотла сжег Урлиш, а наш могучий правитель ничего не смог поделать».

— Да, он самый. Забавно, но бунтовщики перебинтовали Вендерсу раны перед тем, как прикончить. А еще забавнее рассказ единственного уцелевшего из его отряда. Увы, бедняга недолго прожил. Лихорадка от раздавленной и воспалившейся руки — и конец. Но он поклялся Ушедшими, что весь отряд погиб под скальным обвалом, который вызвал толстый соратник нашего Красного брата.

«Греалин», — подумал Алюций и нарочито безразличным тоном осведомился:

— И в самом деле вызвал, милорд?

— Да, и, скажите на милость, самыми настоящими силами Тьмы. Сначала рассказы о об орденском брате, одержимом Тьмой, затем баллада о ведьминой акуле. Вам это не кажется странным?

— Определенно кажется, милорд.

Дарнел откинулся на спинку трона и внимательно посмотрел на поэта.

— Ты много общаешься с нашими дорогими уцелевшими аспектами. Они хоть раз упоминали нашего толстого брата и его Темные дары?

— Милорд, аспект Дендриш обычно просит книг и еды. Аспект Элера ничего не просит. Они не упоминали этого толстого брата, э-э…

Дарнел глянул на отца Алюция.

— Греалина, милорд, — ответил Лакриль Аль-Гестиан.

— Да, Греалин, конечно, — пробормотал лорд и снова посмотрел на поэта.

— Милорд, я вспомнил имя. Кажется, Ваэлин Аль-Сорна упоминал его, когда нам довелось быть вместе во время мятежа Узурпатора. Кажется, Греалин блюл погреба Шестого ордена.

Лицо Дарнела сделалось мертвенно-бледной маской — такое частенько случалось при упоминании владыки башни. Алюций хорошо знал это и надеялся таким образом отвлечь внимание, избежать каверзных расспросов. Однако сегодня лорда было не так легко сбить с мысли.

— Ну, кладовщик или нет, теперь он, скорее всего, просто груда пепла.

Дарнел сунул руку в карман шелковой мантии и швырнул Алюцию медальон на простой цепочке, закопченный, но целый.

— Слепой воитель. Разведчики твоего отца нашли это на пепелище поблизости от тела Вендерса. Это, несомненно, толстый орденский кладовщик либо сам Красный брат. Но вряд ли нам так повезло с Красным.

«Ну да, — мысленно согласился Алюций. — Тебе никогда не повезет».

— Наши воларские друзья крайне заинтересованы в любых сведениях о Темных дарах и платят огромные суммы за рабов, подверженных им. Представь, что воларцы сделают с твоими приятелями в Блэкхолде, если заподозрят их в знании о Тьме. Когда в следующий раз пойдешь к ним, покажи медальон, расскажи сказочку про обвал и сообщи мне дословно все, что они скажут по этому поводу.

Он встал и медленно подошел к Алюцию. Лицо лорда подрагивало, на мокрых губах блестела слюна. Дарнел был одного роста с Алюцием, но гораздо шире в плечах. Отчего-то Алюций совсем не боялся коренастого здоровяка, хотя тот был опытным убийцей.

— Этот фарс уже тянется слишком долго, — прохрипел лорд. — Я сегодня выеду со всеми рыцарями, чтобы выследить и прикончить Красного брата и освободить моего сына. А когда я покончу с Красным, скажешь своим дерьмовым приятелям-святошам, что я с удовольствием передам их нашим союзникам. Пусть те их освежуют заживо. В общем, пусть эта дрянь признается начистоту, аспекты они или нет.

Она просыпается, и ее глаза находят тусклое желтое сияние в мире сумрака. Сияние оказывается светом единственной свечи, странно мутным, расплывчатым. Быть может, она родилась в полуслепом теле? Союзник может так шутить либо наказывать. Но потом она вспоминает, что зрение ее первого тела всегда было необычно острым.

«Острей, чем у любого ястреба», — пошутил ее отец столетия назад. Отец редко хвалил ее, и в тот раз она залилась слезами. Но теперешние глаза — слабые, краденые — не плакали.