Град Божий - Эдгар Доктороу

Синагога — здание из красного кирпича, расположена между Вест-Эндом и Риверсайд-Драйвом. Крутая гранитная лестница взлетает к входной двери. Видимо, эволюционный иудаизм включает в себя занятия аэробикой. Войдя внутрь, я понимаю, что, похоже, это действительно так. Джошуа (мой новый друг) оказывается коротко стриженным спортивным парнем ростом пять футов девять дюймов в свитере и кроссовках. Крепко жмет мне руку. Ему тридцать два — тридцать четыре года. Хорошо очерченный подбородок, благородный лоб. На черных вьющихся волосах нет никакой ермолки.

Прихожая, комната собрания, противоположный от входа конец увенчан аркой, посередине большой стол для чтения Торы, на стенах полки с молитвенниками и несколько рядов кресел, и все. Это и есть синагога.

Второй этаж. Джошуа представляет меня своей жене. Она кладет телефонную трубку на рычаг, встает из-за стола и пожимает мне руку. Она тоже раввин, Сара Блюменталь. Блузка, слаксы, милая улыбка, высокие скулы, никакой косметики — впрочем, она в ней и не нуждается, светлые волосы уложены в недорогой парикмахерской, старомодные очки, Бог в ее сердце. Она — помощник раввина в храме Эммануила. А если бы Триш носила воротник и совершала со мной евхаристию? Это забавно, но когда я думаю об этом, мне не смешно, совсем не смешно.

Третий этаж. Меня знакомят с детьми. Мальчики, двух и четырех лет, в своей родной обстановке. Потертые дверцы стенных шкафчиков, набитых мягкими игрушками. Дети жмутся к темнокожей гватемальской няне, которую тоже представляют как члена семьи…

К задней стене площадки третьего этажа приставлена железная лестница. Джошуа Груэн карабкается по ней наверх, открывает люк, вылезает на крышу. Спустя мгновение его голова появляется на фоне синего неба. Он жестом манит меня к себе, меня, бедного взвинченного Пэма, почти уничтоженного стрессом и твердо намеренного обойтись без больших усилий. Ни о чем ином я просто не в состоянии думать.

Но вот я стою на плоской крыше. По обе стороны квартала вырисовываются очертания многоквартирных домов Вест-Энда и Риверсайд-Драйва. Утыканные каминными трубами кирпичные крыши. Я прилагаю все силы, чтобы перевести дух и не перестать улыбаться. От стояния на крыше меня охватывает лихорадочное веселье и легкое головокружение. В реальный мир меня возвращает озадаченный вид рабби. Он смотрит на меня с удивлением. Почему я не спрашиваю, зачем он притащил меня сюда, на крышу? Да, действительно, зачем вы притащили меня на крышу? Засунув руки в карманы, Джошуа подбородком показывает мне направление. Что он мне показывает? Фасад дома, выходящий на Девяносто седьмую улицу. Вот он, на пропитанной битумом плоской крыше, перекладина параллельно фасаду, основание впрессовано в гранитное подножие. Да, это он — восьмифутовый полый бронзовый крест из епископальной церкви Святого Тимофея. Лежит, тускло поблескивая в лучах неяркого осеннего солнца.

Мне следовало сразу догадаться о причине звонка рабби, лишь услышав его голос. Я наклонился, чтобы лучше рассмотреть находку. Старые царапины и зазубрины. Несколько новых. Оказалось, что распятие сделано не из цельного куска бронзы. Поперечные перекладины крепились к стойке шипами. Я приподнял его на фут. Не очень тяжело, но оно слишком распятие, чтобы таскать его по станциям подземки.

Как рабби Джошуа узнал об этом?

Анонимный телефонный звонок. Мужской голос. Хэлло, рабби? У тебя горит крыша.

Горит крыша?

Если бы в этот момент дети были дома, то я вывел бы их на улицу и вызвал пожарную команду. Но в тот момент я схватил на кухне огнетушитель и поднялся наверх. Это было глупо. Конечно, никакая крыша не горела. Но какая она ни есть, это все же синагога. Место молитв и размышлений. И, как вы видите, на верхнем этаже живет еврейская семья. Так ошибся ли тот, кто звонил?

Отвернувшись от креста, он закусывает губу. Для него это отвратительный символ. Бушующий пожар в его синагоге. Крест прожигает ее этаж за этажом, словно накладывая на молитвенное собрание отпечаток христианской церкви. Я хотел сказать ему, что являюсь членом Комитета экуменической теологии межрелигиозного товарищества, а также Национального совета христиан и иудеев.

Все это весьма прискорбно. Я действительно сожалею о случившемся.

Это не ваша вина.

Я знаю, говорю я. Но с этой минуты город стал для меня еще более зловещим.

Раввины предложили мне чашку кофе. Мы уселись за кухонный стол. Я чувствовал, что мы близки, оба наших дома поклонения осквернены, испачкано все иудео-христианское наследие.

Эта банда охотилась за мной много месяцев. Но что они получили за свои усилия, я хочу сказать, они не могли выручить больше, чем от простой карманной кражи. Послушайте, рабби…

Джошуа.

Джошуа, вы читаете детективы?

Он откашлялся и покраснел. Сара Блюменталь улыбнулась. Пустяк, он читает их почти все время.

Ну что ж, давайте думать вместе. Здесь мы столкнулись с двумя тайнами.

Почему с двумя?

Эта банда. Я не могу поверить в то, что они заранее хотели совершить антисемитскую выходку. У них не было такого намерения. Они не из такого теста. Тащить распятие из Нижнего Ист-Сайда в Верхний Вест-Сайд? Нет, мы слишком многого от них хотим.

Значит, был кто-то еще?

Обязательно должен быть. Кто-то забрал у них распятие, если, конечно, этот кто-то не нашел его на помойке. Вот этот второй — или вторые — уже имел ясно очерченное намерение. Но как его затащили на крышу? И никто их не видел, никто не слышал?

Слышала Анхелина. Вы, как мне кажется, познакомились с ней на третьем этаже. Однажды утром она услышала на крыше какой-то шум. Да, это было как раз тогда, когда я ездила к матери, сказала Сара, посмотрев на Джошуа и ожидая подтверждения своим словам. Но шум продолжался недолго, и Анхелина перестала думать о нем, решив, что это была ремонтная бригада. Мы полагаем, что они прошли с соседней крыши. Дома стоят вплотную друг к другу.

Вы не прошли по кварталу? Не зазвонили в колокола?

Джошуа отрицательно покачал головой.

А что говорят копы?

Муж и жена обменялись быстрыми взглядами. Я вас умоляю, произнес Джошуа. Конгрегация новая. Пока это просто учебная группа, мы в самом начале пути. Мы — молодой побег. И нам меньше всего нужна реклама такого рода. Кроме того, кто бы они ни были, они хотели именно этого.

Мы не хотим рядиться в тогу жертв, сказала Сара Блюменталь, глядя мне в глаза.

И вот теперь, Господи, я сижу в моем кабинете, на голых, разрушенных хорах, и мне очень жаль себя. В этот вечер мне не хватает общества Сары Блюменталь. Это не вожделение, и ты знаешь, Господи, что я не стал бы скрывать от тебя этого. Нет, сейчас я думаю о том, как быстро я привязался к ней, как мне было уютно, с каким неподдельным радушием меня приняли в этих трудных для меня обстоятельствах. В этих людях есть свежесть и честность, я имею в виду их обоих, они так прониклись участием, эта чудесная молодая пара, ведущая спокойную, посвященную делу жизнь. Какой у них прочный семейный союз и, о Боже, какой он счастливый раввин, коли имеет рядом такого преданного друга.