Я еще жив. Автобиография - Фил Коллинз

Когда я попал в школу сценического искусства, мне было тринадцать. Начало подросткового периода моей жизни было очень интересным со всех точек зрения. Я был барабанщиком, и это считалось крутым в школе. Я участвовал в большом шоу Уэст-Энда, и этому завидовали мои сверстники. И я был один из двух мальчиков в классе, в котором была куча девочек – творческих, общительных девочек.

Я бы не сказал, что мне прохода не давали в течение всех четырех лет обучения, но мне кажется, что всего только пара-тройка девочек не были рады вниманию с моей стороны. Я никогда не чувствовал себя таким крутым. И я никогда не был круче, чем тогда.

Мой первый секс был предположительно в четырнадцать лет. Я говорю «предположительно», потому что он был настолько коротким, что его даже нельзя считать в общепринятом понимании сексом. Но для озабоченного подростка, живущего в пригороде, где дома очень близко расположены друг к другу, существует ограниченное количество вариантов. К тому времени как то самое вот-вот уже начнется, можно уже попасть в неприятную ситуацию и оказаться за забором. И вот так получилось, что я и Чэрил – которой, как и мне, было четырнадцать и которая, как и я, пыталась быть стилягой – потеряли невинность на небольшом огороде. Я не планировал, конечно же, чтобы это было на улице, в грязи, среди картофеля и моркови, но других вариантов у меня особо не было.

У меня, разумеется, был тогда большой сексуальный опыт в качестве сольного исполнителя. Сейчас мне жутко стыдно даже думать об этом, ведь это явно было настолько очевидно для всей семьи. Не вдаваясь в детали, лишь скажу, что дома я часто уединялся в туалете со своей обширной коллекцией эротических журналов Parade. Я уверен: все понимали, что происходило. Все только подтверждалось шелестом бумаги, если только еще и не другими звуками.

Ладно, закроем тему. В школе Барбары Спик я познакомился с двумя девушками, которые затем играли значительную роль в моей личной и профессиональной жизни в течение долгого времени. В течение всей своей юности у меня были отношения либо с Лавинией Лэнг, либо с Андреа Берторелли. Казалось, что я встречался с ними попеременно, и эти качели продолжались десятки лет.

Первый год моего подросткового периода жизни был очень важным. В начале 1964 года мой агент – моя мама – сказала мне, что я должен пойти в лондонский театр «Scala» на Шарлотт-стрит в центре столицы. Доехав туда по темно-синей линии метро, я понятия не имел, что мне предстоит делать. Я подумал, что таков был план, так как никто из столпившихся в театре детей не понимал, что происходит. Если вы хотите настоящую зрительскую реакцию, то вам нужно собрать толпу детей перед сценой с музыкальными инструментами и не говорить им, что произойдет.

Я смог выяснить кое-что, пока другие ничего не понимали: я бы узнал ударную установку Ludwig Ринго Старра даже с закрытыми глазами. Но я и подумать не мог, что The Beatles собираются снимать здесь фильм.

Вдруг в коридоре началось волнение. Как по взмаху волшебной палочки, на сцене появились Джон Леннон, Ринго, Пол Маккартни и Джордж Харрисон, одетые в свои потрясающие серые шерстяные костюмы с черными воротниками. Театр «Scala» просто взорвался.

Это была сцена выступления в конце первого фильма «Великолепной четверки» «Вечер трудного дня». Когда нас, детей, снимали в зале, на сцене были дублеры. Но, когда играли настоящие The Beatles, они были всего в десяти метрах от меня. Будучи их преданным фанатом, я не мог поверить своему счастью. Не только потому, что я стоя в самом центре прямо около сцены на живом концерте (в какой-то степени), но и потому, что меня вписывали в историю, снимая на камеру вместе с моими первыми музыкальными героями.

Если бы. Маэстро Филипп Коллинз отсутствовал в фильме, который вышел в прокат тем летом. Меня полностью вырезали из финальной версии. Неужели я недостаточно сильно кричал?

Перенесемся в начало девяностых. Продюсер фильма «Вечер трудного дня» Уолтер Шенсон приехал в студию звукозаписи группы Genesis – The Farm в Суррей. Тогда было тридцатилетие выпуска этого фильма, и он попросил меня стать закадровым голосом в документальном «фильме о фильме», который будет выпущен на DVD. Он прислал мне вырезанные записи тех сцен, где должен был быть я.

Я останавливал запись несколько раз, пытаясь найти себя, тринадцатилетнего. Потому что я знал точно, что был там: я получил гонорар в пятнадцать фунтов стерлингов и обналичил чек; это не был печальный сон фаната The Beatles. Просмотрев запись много раз и внимательно изучив каждое лицо, я нашел – в чем я был уверен – себя. Я помню, что тогда был одет в розовую рубашку и у меня был галстук (красный с ромбиками – к счастью, фильм был черно-белым). Кстати, я случайным образом оказался в той же самой рубашке на обложке альбома Going Back. Итак, вот он я, сижу на месте, словно окаменевший, в то время как все дети вокруг меня вскакивают с мест, кричат и, что вполне возможно, мочатся от радости.

Возможно, именно поэтому меня и вырезали: потому что я никак не показывал «битломанию». Легко можно представить себе режиссера Ричарда Лестера, кричащего на монтажера: «Убери этот кадр, здесь этот тупой ребенок сидит на месте!» Но я сидел на месте не потому, что пытался выделиться из толпы. Я был невероятно поражен тем, что слышал, видел, чувствовал The Beatles. Я хотел увидеть это. А не просто кричать все выступление.

Они пели Tell Me Why, She Loves You, All My Loving – песни, которые участвовали в стремительном формировании моих музыкальных нейронных сетей. Это было будущим, моим будущим, я знал это и хотел насладиться им. И плевать на проклятую актерскую карьеру. Возможно, это и было причиной того, что, сидя в первом ряду, я казался совсем незаинтересованным в происходящем.

Позднее, много лет спустя, я рассказал эту историю лично Полу, Ринго и Джорджу (с Джоном мне так и не довелось встретиться). Когда я представлял Пола на вручении ему американской музыкальной премии в London’s Talk of the Town, он спросил меня: «Ты действительно был тогда на съемках «Вечера трудного дня»? Да, я там был. Хоть я и не попал в финальную версию фильма, но я был там. Никогда бы не подумал, что какие-то вырезанные кадры будут так беспокоить меня. К счастью, невозможно вырезать кого-либо из шоу Уэст-Энда. Хотя нет, это оказалось возможным, причем именно со мной. Но в этом случае я хотя бы продержался некоторое время.

График съемок фильма «Оливер!» был таким, что мне приходилось каждый день ездить в Уэст-Энд сразу после занятий в школе сценического искусства. Но я все равно приезжал в Сохо заранее, примерно в четыре часа. Я часто забегал в один из рассеянных по центру Лондона кинозалов, которые показывали мультфильмы, меняя их каждый час. Я думал, что эти кинозалы придумали для регулярных пассажиров, располагавших свободным временем до следующего поезда. К моему удивлению, они были предназначены для других целей. В Великобритании, где гомосексуализм до сих пор преследуется законом, их использовали в качестве неприметных мест для «съема». Один раз, когда я смотрел «Луни Тюнза», ко мне незаметно подсел какой-то парень и попробовал положить руку на мое колено. «Отвали», – прорычал я, и он убежал из зала быстрее пули.