Фердинанд, или Новый Радищев - Я. Сенькин-Толстый

Место, где в древности обитал малорослый народ вежлики, или локотки, исчезнувший самым непостижимым образом. Существует гипотеза, что локотки — группа, отколовшаяся от народа мегалита и ушедшая от наступавших угро-финских племен в непроходимые порховские леса. В легендах говорится, что вежлики отличались очень маленьким ростом (менее одного метра — отсюда и название «локотки») по каким-то генетическим причинам, а также из-за белкового перенасыщения пищи (питались они в основном насекомыми и червями). Жили вежлики в «вежах» (шатрах). Впоследствии все племя перелетело в Африку на серых журавлях. Возможно, они-то и являются предками современных пигмеев Центральной Африки. При этом наука решительно и полностью отвергает гипотезу пресловутого Фоменко о том, что франкский император Пипин Короткий и польский король — объединитель Польши — Владислав I Локоток происходили именно из этого племени вежликов. Мнение большинства историков едино и вытекает из общего развития исторического знания: подобного не могло быть никогда потому, что не могло быть никогда. Дав отповедь нахалу, идем дальше.

Найденные археологами-любителями в ритуальных и помойных ямах предметы приводят в недоумение самых крупных специалистов, особенно керамика редкого типа «нажми и тяни»: множество горшков с шишкообразными ручками (типичные для центрально-африканской культуры ням-ням) и, наконец, украшения с бугорчатым орнаментом, осколки раскрашенных страусиных яиц, а также раковин каури, служивших в тропиках валютой. Но самым поразительным открытием археологов стало обнаружение неимоверного количества полых тыкв, в которых и по сей день африканские народы держат воду и хмельные напитки. Тыкв разных форм со следами маракуйской водки нашли так много, что скопления их воскресили в памяти рукотворные сопки из винных бутылок на Сахалине. Как известно, даже в советское время, когда действовал главный экономический закон «Экономика должна быть экономной», вывозить с острова в Россию пустую посуду из-под водки и пива не представлялось выгодным, а потому выражение «Сдал посуду — опохмелился» сахалинцам, к удивлению всей страны, было неведомо, и каждый раз их приходилось вводить в курс дела с азов, как иноземных безалкогольных нехристей.

Любопытно, что любовь к горячительному стала поистине неотторжимой частью нашего менталитета. В фольклоре XX века сохранилась ветвистая градация разных видов профессионального пьянства: пожарники напиваются «в дым», сапожники — «в стельку», попы — «до положения риз», железнодорожники — «в дрезину», столяры — «в доску», охотники — «в дупель», философы — «до потери сознания», и даже врачи и те пьют «до потери пульса». Что делалось с этим в старину — смотри у Даля (сапожник настукался, портной настегался (наутюжился), музыкант наканифолился, немец насвистался, лакей нализался, барин налимонился, купчик начокался, приказной нахлестался, чиновник «нахрюкался» и только солдат «употребил»). Значительная часть тоненького русско-японского разговорника для моряков посвящена этой теме: «Оцги симасёке? — Вам налить?», «Скоси дакэни си ситэкудасай. — Немножко», «Кампай симане! — Давайте выпьем!», «Госюзинно тамэни! — За хозяина!», «Ватаси осакэ ва номэмасэн. — Я вообще-то не пью», «Исяни томэрарэте имае. — Мне нельзя, врачи запрещают», «Мо иоттэимас. — Мне хватит». И так далее…

Находки в городище вежликов позволили ученым предположить, что еще до улета таковых существовали активные контакты карачуницкой культуры с традиционным жизненным укладом культуры народов Центральной Африки. Возможно, пользуясь ежегодной миграцией журавлей, отдельные эмиссары вежликов совершали челночные рейсы в Африку и обратно. Они-то и наладили бесперебойную доставку на Псковскую землю украшений, каури, а главное — полых тыкв, наполненных отчего-то особенно полюбившейся вежликам маракуйской водкой. Собственно, стремясь припасть к истокам волшебной водки, вежлики, вероятно, и журавлировались в Африку. Но не все оказалось так просто. Через какое-то время в племени возник конфликт — вероятно, часть вежликов хотела вернуться в свою прохладную отчизну, но не тут-то было. В фольклоре современных пигмеев сохранились многочисленные мифы, повествующие об извечной вражде пигмеев с журавлями. Существует смутная легенда о том, что журавли, доставив осенью вежликов в Центральную Африку, следующей весной наотрез отказались везти их обратно на Псковщину якобы из-за перевеса (вежлики — понятное дело — по самое не могу увешались и нагрузились тыквами с водкой маракуйя). Короче говоря, под этим смехотворным предлогом журавли кинули вежликов, отчего и разгорелась эта древняя вражда. Так наше природное, псковское племя осталось в Африке и там под тропическим солнцем быстро потемнело, немного подросло на растительной пище и превратилось в обычных пигмеев, которые, между прочим, все же заметно светлее прочих африканских племен.

Находившаяся под Карачуницами усадьба Красный Бор является родиной последней фаворитки Павла I Анны Лопухиной. Оттуда она и убыла в Москву на коронацию Павла, а потом в Петербург, где государь — как целомудренно пишет историк Михайловского замка — часто «отдыхал в ее компании от занятий и треволнений». Считается, что стены Михайловского замка выкрашены в цвет ее тела, позволю предположить себе — задницы, хотя большинство историков, исключительно из свойственного этой профессии ханжества, ссылаются на цвет ее перчаток, которые государь якобы выпросил у Анны на балу и затем в их, понравившийся ему цвет выкрасил замок. Сама по себе идея выпрашивания на балу перчаток самодержцем-императором и магистром Мальтийского ордена у дамы для подбора колера архитектурного сооружения кажется нам странной и противоречащей тогдашнему этикету и строительной практике. Словом, эти пресловутые «перчатки» высосаны лишенной воображения советской историографией из одной лишь фразы, обнаруженной в донесении саксонского посланника: «…У дворца было имя архангела и цвета любовницы». Позвольте спросить: «При чем же тут рукавички?» Какие же «цвета любовницы», кроме телесных, могут иметься в виду информантом? Словом, с подобными приемами искажать истину во имя ложно понятой морали мы хорошо знакомы. Вспомним, например, «Нос» Гоголя, который, как известно, был не носом, а совсем другим органом тела майора Ковалева, запеченным в хлебе ревнивым петербургским булочником, а потом начавшим разгуливать по проспектам Петербурга. Я и сейчас таких субъектов повсюду в Петербурге встречаю и часто вижу, как они на «вольво» в свои департаменты шпарят. Как писали в позапозапрошлом веке, пусть уж лучше не мешают нам «восхищаться совершенством искусства за счет целомудренной стыдливости».

За Порховом тянутся сосновые боры, славные своими грибами. Особенно любят туда ездить порховские мужики, причем лесные дары находят, ко всеобщему удивлению, не только в летние месяцы, но и в апреле, мае, а порой даже и в ноябре. Бывало, едешь осенью по шоссе, дождь-снег, и видишь, как меж стволов мелькают сосредоточенные мужские фигуры с палками в руках. Оказывается тут тоже произошла на редкость необычная, давняя история. Случилось, что древнепорховский мужик по имени Нежко Прожневец глянулся какой-то ведьмачке из деревни Страшницы, что на Шелони (о красотке даже написана поставленная театром «Современник» пьеса «Она прилетала по ночам»), Хаживал он к ведьме по ночам в гости не раз, а потом она, по завершении своей мистической миссии, сожгла дом и улетела на помеле на свою родимую чертову базу в Карпаты. На прощание колдунья подарила Нежке скляницу, то бишь сосуд темно-зеленого стекла в виде чаши (сейчас таких сосудов делают много и самых разных — недавно появилась трехлитровая коньячная емкость в виде атомной подводной лодки последнего поколения, что вызвало пристальный интерес особых отделов ряда флотов из-за точнейшего воспроизведения обводов секретнейшей разработки объединения «Алмаз»). Скляница, естественно, оказалась не простая, а неиссякаемая, точнее, неупиваемая. Ведьмачка дивно, «не по-нашему» называла ее — вроде как (или в просторечье — типа) Грааль. И многие годы берег Нежко эту «Кралю» пуще зеницы ока, никому не доверял, хотя с товарищами содержимым скляницы — отдадим ему должное — всегда делился. Человек по своей природе безалаберный, Нежко обращался с посудиной предельно аккуратно, протирал ее, носил в шерстяном носке, чтоб случайно не сронить и не разбить. А пользоваться ей было проще простого — из лужи набрал в скляницу воды и обожди немного. Лишь только проступят на стенках волшебного сосуда рунические письмена, так и можно употреблять. Одна в Крале нашлась недостача — медленно набирался в ней градус, случалось час-другой пройдет, пока пить из нее можно. И неудивительно: уму непостижимо, сколько волшебному аппарату приходилось абсорбировать алкоголя из забортной воды и воздуха, чтобы градус-то нагнать! Указанное несовершенство прибора и послужило причиной трагедии.