Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Бавильский

Сопротивлялся я недолго, бросил бег по кругу и тоже пошел греться туда, в самый центр рассвета.

В Равенне несколько мест силы, разбросанных в разных частях города, и все они вскипают вокруг мощных архитектурных или культурных ускорителей – как Зона Данте или территория на задах Дуомо.

Ускорители необходимы для этого интерфейса, и самого по себе мощного да экстраактивного – средневековые города копят силу наперегонки с усталостью, это противоборство мгновенно передается фланеру, исподволь попадающему внутрь перетягиваемого каната.

У романских церквей или же на площадях, оформление которых занимало века, взбухают омуты одышки, и вместо того, чтобы расслабиться и передохнуть, спотыкаешься на желании спрятаться куда-то подальше, поглубже. Других, видимо, это не касается, так как люди на площадях любят жить особенно активной и протяженной жизнью – примерно как на лесной опушке, залитой солнечным светом. Или на сцене спектакля.

Зона Мавзолея Галлы Плацидии, стоящего наискосок от Сан-Витале и Национального музея, – ровно такой заповедник вненаходимости, выделенный в отдельное агрегатное состояние. Вокруг изгороди археологической территории шумят кафе и галереи, торгующие туристическими мозаиками, а переступаешь порог охранной зоны и словно откатываешься назад – не в каком-то там историческом времени, но в собственном хронотопе.

Внутри него есть такие тихие, будто бы лестничные площадки пустых домов, где никто уже давно не живет. Может быть, имеет смысл говорить об окончательно забытых состояниях из прошлой, позапрошлой жизней – об опыте переживания, который был да сплыл, а теперь возникает по аналогии и ищет рифмы.

Или же, может быть, так работает предчувствие иных охранных зон, выделенных для памятников других городов и стран, где еще только предстоит побывать. Этот зеленый газон между романских строений (помимо мавзолея и монументально набычившегося Сан-Витале здесь еще стоит действующая церковь, а вокруг да около идут реставрационные и археологические работы) связывает и стягивает разрозненные строения воедино – то ли разглаживая, то ли комкая травяную скатерть.

Низкорослый, пришибленный Мавзолей Галлы Плацидии затерялся в самом углу. Видимо, для того, чтобы стать главным раздатчиком умозрительного вай-фая, окучивающего сначала территорию возле, а затем и весь прочий город.

То, что он мощный, чувствуется сразу, даже на расстоянии, несмотря на внешнюю неказистость. Огибаешь шершавые, грубые стены, попадаешь внутрь, где встречают поблескивающие сокровища.

Мозаичные панно работают средостеньем двух цивилизаций, прорастающих друг сквозь друга. Технологии – древние, римские, содержание – яростно актуальное: христианство как последняя мода насыщает старые мехи собственным смыслом. Это не революционное, но эволюционное, растительное и органическое преображение, подмигивающее яркими цветами на голубом, золотом, фиолетовом, желтом, болотном глазу.

Входная арка оформлена как параллельный фиолетовый небосвод, но небо есть и выше – дальше, под главным подкупольным потолком, выгнутым кошачьей спиной. Звезды здесь уже не текут по реке в том или другом направлении, но центростремительны и бегут на встречу друг с другом.

«Открылась бездна, звезд полна» – это как раз про эти мозаичные своды. Не скажешь, что арочные проемы и главный купол разогнаны до больших скоростей и как-то особенно выгнуты: амплитуда их невелика, но там, где заканчивают архитекторы, приходят мастера мозаичных дел, и язык не повернется назвать их ремесленниками.

Есть свобода сделать так, как тебе нужно, и Википедия всем объяснит политические смыслы и идеологические подтексты заказа, к которому, возможно, Галла Плацидия не имела отношения – умерла она в Риме, там была похоронена, а Равенна довольствуется неусыпным кенотафом, всем на радость и на удивление.

Эта взаимность времен притягивает – хочется бежать дальше, но застреваешь, осоловело шаришь глазами по сводам, в углах которых машут руками фигуры в тогах. Нужно идти расставлять галочки дальше, но как отказаться от бездны, в которую уже заступил?

Музейное мышление учит правильно рассчитывать силы, экономить усилия и пропорционально тратить время, так как за любым поворотом может случиться что-то еще, насыщающее и забивающее воспринимательную машинку до отказа.

На этом противоречии, собственно говоря, и строится вся моя экскурсионная политика в Равенне – остановиться, чтобы запомнить, бежать, дабы забыть, освободив место на жестком диске для новых мгновенных снимков.

Первый день самый всегда неудачный – приходится пересоздавать мечту заново. Все, что наворожил, рушится.

В Национальном музее нет картин, в Мавзолее Теодориха, на прогулку к которому потрачено столько времени, не видно ничего особенного, несмотря на пылкие восклицания Муратова. Торжественный ужин в ресторане скомкан из-за незнания языка и комплексов, непредсказуемо активизирующихся не к месту, в самую последнюю минуту. Захлестывают суета и стремление поспеть везде и сразу, катарсис захлебывается, откладывается. Супермаркет возле дома оказывается закрыт (до которого часа работает Куб?), остаешься без ужина. Подушка жесткая, одеяло колючее, словно бы взнузданная субъективность выстраивает дополнительные стены и границы.

Но для того ведь и нужно ехать, чтобы подхлестывать ее далее, просто по пути налипают непредумышленные детали и в какой-то момент их становится слишком много. Эквалайзер, впрочем, начинает отлаживаться ближе к вечеру, к сытости и усталости, переходящей в новое качество. В иное агрегатное состояние. Когда попадаешь под «крышу над головой» и находишь геркулесовые хлопья, забытые предыдущими жильцами, оливковое масло и пакетики с чаем. Новый мир возникает из обломков старого – перестройка идет на глазах, главное – не торопить ее, иначе может нарушиться цикл и все пойдет прахом. Жизнь учит: никаких пропущенных звеньев быть не может – дороже выходит.

Это же как с любыми качественными покупками – я не так богат, чтобы гоняться за дешевизной. Приходится терпеть и ждать, покуда завяжется новая карта-схема, вызреет и упадет спелым плодом куда-нибудь за изголовье.