По образу и подобию - Ната Чернышева

— Вы встречаетесь с Тимом?

— А что, нельзя? — ощетинилась она.

Тот один-единственный поцелуй совершенно не тянул на громкое «мы встречаемся». Но Алёна не стала объяснять подробности. К чему?

— Почему же нельзя, можно… Позвольте мне ещё один бестактный вопрос. Ради вашего же блага, поверьте.

— Хорошо, — кивнула Алёна настороженно. — Спрашивайте.

— Вы позаботились о противозачаточном импланте?

Тут Алёна почувствовала, как наливаются пунцовой краской щёки и даже шея, а уши занимаются жарким пламенем. Она невольно потрогала пальцем ухо, а вдруг и впрямь, учитывая паранорму, там реальное пламя?

— А… а… мы ещё не… а причём тут вообще это? — заикаясь, спросила она.

— При том, — невозмутимо объяснил профессор, — что «о-нор прайм» совместима с вашей «герад- сорок три эс восемь-нор» по доминанте Смехова и по седьмому комплексу Норкиной. Вероятность спонтанного зачатия составляет примерно пятьдесят семь процентов. Это — много. Достаточно, чтобы включить голову и постараться максимально обойти бессмысленные риски. Ведь без соответствующей подготовки мы не сможем гарантировать вам здорового ребёнка. А последствия так называемого «дикого» зачатия могут быть очень неприятными, как для плода, так и для матери: когда имеешь дело с паранормами психокинетического спектра, такое случается часто.

— Подготовка? — уточнила Алёна.

Ольмезовский тихо вздохнул, даже не надеясь объяснить.

— Вы хотите подписать контракт? — спросил он и, видя, что собеседница не понимает, пояснил: — Чтобы определить точнее протокол схождения, необходимо взять ткани для анализа, а делать это в пустоту, исключительно лишь для удовлетворения любопытства, — он слегка развёл руками, — нам не интересно, извините.

— Нет, я, — растерялась Алёна. — Я…

Олмьезовский понимающе кивнул. Вынул из кармана тонкий плисс визита, протянул:

— Возьмите. Здесь прямой код вызова, надумаете обратиться — прошу…

— Спасибо, — поблагодарила Алёна, пряча визит к себе в сумку.

Он встал, но Алёна задержала его внезапным вопросом:

— А скажите…

— Да?

— Тим — знает? — спросила она.

— Тим предупреждён. Но двойной контроль лучше контроля одинарного, согласитесь.

Позже, узнав нового приятеля получше, Алёна оценила дипломатичность учёного. Профессор не назвал Тима чёртовой бестолочью исключительно из врождённой вежливости и обретённой на первом телепатическом ранге железной привычки сдерживать свои эмоции.

— Последний вопрос, простите, — заторопилась девочка. — Вы не подскажете, где можно Тима найти? А то мы как-то не договорились, а я искала сегодня, и вот…

— Он работает на Третьей энергостанции, — любезно подсказал Ольмезовский. — Подойдёте к проходной, спросите, его позовут. Что ж, благодарю за вопросы.

Алёна кивнула. На том и простились.

Позже, уже сворачивая на дорогу к родной Белой улице, Алёна аж остановилась, восприняв наконец слова профессора: Тим работает на Третьей энергостанции! Значит, не такой уж он сопляк, каким пытается — и не без успеха! — выглядеть! Не четырнадцать ему и даже не шестнадцать.

Однако!

Дом встретил темнотой и безмолвием. В слепых провалах окон переливались оранжевые блики уличных фонарей, лили жемчужно-золотое сияние точечные светильники вдоль дорожки. Ночной туман наплывал прозрачными языками, оседая капельками влаги на траве, цветах, на камнях под ногами. А на кухне горел свет. Приглушённый красно-жёлтый, с фиолетовой трещинкой внизу, шарик детского ночничка, сохранившегося из тех, давних, времён безмятежного малышкового счастья. Алёна вздохнула и поплелась к лестнице.

Девочка осторожно проскользнула в дверь. Тихо сняла обувь, поставила сумку, вынула свой терминал из кармана. Чёрт, как поздно! А завтра снова вставать в семь…

В холле нарисовался этот… Огнев. Один. Сложил на груди могучие лапищи, сверлил взглядом, что твой бронебойный лазер.

— Что? — не выдержала Алёна. — Вы же обещали нервы не трепать!

— Тише, — поморщился он. — Рита спит, разбудишь.

Алёна заткнулась. Сунула терминал в карман, нацелилась в кухню. Надо что- нибудь сожрать, огневская стряпня тоже сгодится, к чёрту гордость, а то как-то в животе совсем пусто. Не догадалась в Экспо поесть.

— Иди сюда, — Огнев поманил её пальцев.

— Ну, что ещё…

— Иди, иди, — глаза его обратились в дула, Алёна почти почувствовала на лбу алую точку лазерного прицела.

Огнев показал её на дверь её же комнаты. Дверь была распахнута, внутри царил бардак и раскардаш, а самое главное, домашний терминал был включен и демонстрировал итоговую таблицу с индивидуальным рекордом одиннадцатой локации аэросладжа. Алёна мысленно застонала. Кося-а-ак! Слишком спешила утром, опаздывала, и вот нате вам, пожалуйста.

— Именно, — подтвердил её мысли Огнев. — И ладно бы ещё результат какой- никакой был, а то — так, — он прищёлкнул пальцами.

— А вы бы сами попробовали! — возмутилась она. — Там же такое…

— Тише, — поморщился он, — не ори… Поскольку ты первой нарушила уговор, теперь очередь за мной.

— Очередь? Какая ещё очередь? — не поняла она.

— Трепать тебе нервы, — пояснил Огнев. — Пойдём, поешь. И получишь на десерт.

Ничего не оставалось, кроме как признать его правоту. Нарушила уговор? Нарушила. Теперь получай…

— Я понимаю, — с отменным ехидством говорил воспитатель, — что сообщение в личку через мессенджер прислать иногда адски трудно. Но геолокацию-то зачем отключать?

Алёна молча жевала картошку с мясом, не ощущая вкуса. Геолокацию терминала она выключила, когда моталась в аэросладже. Ради анонимности. А включить обратно забыла. И возразить на упрёк было нечем: сама дура, сама виновата.

— Пришлось нашего диспетчера-второрангового просить, — продолжал Огнев. — Чтоб через инфосферу на тебя вышли. И я ей теперь должен. Зверски не люблю такие долги!

Значит, пока она дрыхла в лектории, диспетчер военной базы по просьбе Огнева посмотрел на неё глазами профессора Ольмезовского. А Огнев уже пересказал маме, что с непутёвым чадом всё в порядке. Зараза…

— Я интернатский, — сказал Огнев. — У меня не было матери. То есть, биологические родители были, конечно же, но они подписали контракт с Институтом без обязательств по воспитанию. Нормально. Я их не искал ни тогда, ни потом. И не хотелось. А вот большинство моих одногруппников росли в семьях. Я им отчаянно завидовал, но иногда жестоко не понимал. Однажды мой приятель, Сашка Белоглазов, нахамил в моём присутствии своей матери… Я тут же набил ему морду до кровавых пузырей, — он невольно потёр кулачище, вспоминая. — Никаких оправданий, что она сама виновата, лезет не в своё дело и постоянно командует, я не принял. Мать есть мать. Даже если она тебя сама не рожала.