Преферанс на Москалевке - Ирина Потанина

– Думайте о загаданном поручении! – говорил тем временем Вольф Мессинг, не выпуская Ларочкиной руки. – Думайте лучше! Думайте сильнее!

Он немного покружил с Ларисой по комнате, потом, к ее полному ужасу и восторгу окружающих, взял со стола рюмку и наполнил ее из графина.

– С вашего позволения, это будет все же не стакан, – артист насмешливо посмотрел на Лару. Та затравленно закивала, соглашаясь. – Думайте еще! Думайте сильнее!

Не выпуская Ларочкиной руки, Мессинг решительно вышел из комнаты. Взволнованный Морской кинулся следом. Толпа любопытствующих тоже вывалила в коридор. Гипнотизер решительно проследовал к входной двери и застыл напротив расположенной слева неприметной двери в бывшую кладовую.

Ларочку раздирал стыд. Вольф Мессинг оказался куда воспитаннее дочери хозяина квартиры. Он выполнил поручение, не нарушив при этом правил приличия. Элегантно держа рюмку на поднятой вверх ладони, гипнотизер подошел к двери каморки, осторожно постучал и, услышав в ответ удивленное «да?», заглянул в нее.

– Не соблаговолит ли уважаемая дама присоединиться к нашему застолью? – спросил он Ивановну. Та, конечно же, вежливо отказалась.

Ларочка была шокирована:

– Как? Как вы догадались, что я про нее думала? Как узнали, что она здесь живет?

– Такова природа искусства, дочь, – с молчаливого согласия гипнотизера, ответил за него папа Морской. – Не волнуйся, другие загадывали для нашего гостя куда более нелепые задания.

Вспомнив о «других», Ларочка снова помрачнела, и папа Морской, словно тоже прочитав ее мысли, вполголоса спросил Мессинга:

– Моя подруга… Вернее жена моего друга выбежала недавно от вас в расстроенных чувствах. Она спрашивала, что будет завтра. Что вы ей сообщили?

По лицу Вольфа Мессинга судорогой пробежала тень. Он молчал.

– Если это не положено говорить по правилам игры, вы хотя бы намекните! – попросила Ларочка. – Света – она очень хорошая. Она наш очень большой друг…

– Нет никаких правил, – устало отмахнулся гипнотизер, выпуская наконец руку Ларисы. – И никакой игры тоже нет. Светлане я сказал, что ее муж безвинно арестован и находится в большой опасности. Сказал то, что не вправе был скрывать. Увы. Мне очень жаль.

В голове у Ларочки что-то отчаянно запульсировало. Как же такое может быть? Это все просто не имеет права происходить на самом деле!

– Может, вышла ошибка? – сквозь шум в ушах слышала она обеспокоенный голос Морского. – Если бы что-то такое случилось, Света уже прибежала бы мне сообщить. Но она позвонила Коле и к нам обратно не пришла. Я думаю… – Папа Морской запнулся, увидев, как входная дверь распахивается и входящая Света, лихорадочно хватая свою кофту, пятится снова на лестничную площадку.

– Это ошибка! – остановившись, с вымученной улыбкой проговорила она в ответ на немой вопрос во взглядах присутствующих. – Товарищ гипнотизер просто начитался про массовые разоблачения в рядах НКВД или, наоборот, наслушался про несправедливые аресты, вот и напророчил глупостей. Только со временем он не разобрался – сразу видно, иностранец. Все это когда было-то? И потом, про звание и место службы Коли я сказала, а про то, что он у нас в угрозыске, то есть совсем по другому профилю – про это сообщить забыла. А то, что на вахте в ответ на мой звонок сказали, мол, «отправлен во внутреннюю тюрьму НКВД», так это явно какой-то розыгрыш. Откуда такие вещи знать каждому вахтеру? – Света прятала полные слез глаза, но продолжала говорить бодро: – Но я ответственная, пойду перепроверю. Спасибо за чудесный вечер! До свидания!

Когда дверь за ней захлопнулась, Лариса и Морской вместе резко обернулись к гипнотизеру.

– Прошу вас, – тихо, но твердо сказал он. – Продолжайте веселиться. Я не люблю быть носителем дурных вестей. К тому же, может, это все и правда рассосется. И глазом не успеете моргнуть, как друг вернется в вашу шумную компанию. Идемте! Я обещал какой-то даме фокус с запиской!

Ларисе и Морскому ничего не оставалось делать, как пойти следом за Мессингом. Озадаченно почесывая затылок, так и не представленный гипнотизеру, но все слышавший Александр Поволоцкий тихо вышел следом за Светой.

В редакцию на следующий день Морской шел в препаршивом настроении. Формально вечер завершился гладко, и даже ночь прошла не в одиночестве, но мрачные мысли все равно ни на миг не отпускали, а утро принесло к тому же и угрызения совести. Вчерашнее пророчество Мессинга и заплаканные глаза Светы ничего хорошего сулить не могли, и только очень черствый человек вспоминая это, мог, зная о них, вести себя как ни в чем не бывало.

– Я все же негодяй, – в который раз сквозь зубы бросал Морской, жалуясь верной подруге Нюте Андронниковой. Та шла рядом, умудряясь одновременно лениво щуриться от утреннего солнца, вальяжно покачивать бедрами и ни на шаг не отставать от раздраженно мчащегося по парку шефа. – Я должен был все бросить и пойти со Светой, – продолжал он. – Или хотя бы оставаться дома и ждать вестей, а не сбегать к тебе.

– Легко сказать! – подбадривала Нюта, уворачиваясь от разбрасываемых туфлями Морского хрустящих листьев и грязи. – Все бросить ты не мог из патриотизма: именитый гость, к тому же иностранец, вряд ли одобрил бы внезапное исчезновение хозяина. А то, что, всех отправив по домам, ну то есть почти всех, не будем привирать, ты сам ушел ко мне… – Тут Нюта умиленно сложила руки на пышной груди и нежно улыбнулась: – Так что же? Все мы люди. Ты так тревожился, что поиск расслабления и дружеской поддержки – не вина.

Морской сокрушенно запыхтел и ускорил шаг. От Нютиного жилища – удивительно уютного, крепкого, отапливаемого и телефонизированного флигеля в доме, затерянном среди дворов Рымарской – нынче надо было бы говорить улицы Клары Цеткин, но город неохотно привыкал к очередным новым названиям, – до редакции газеты «Красное знамя» было рукой подать, но сейчас дорога казалась Морскому бесконечно длинной. Он тут по паркам ошивается, а в редакцию, быть может, как раз сейчас звонит Светлана и просит помощи… Или стоит внизу, задержанная бдительным вахтером…

Не доходя до сюррелистичного здания Проектстроя, парочка свернула к выходу из парка. Как только вдали показался знакомый особняк в два с половиной этажа, уже несколько лет отданный под редакционные нужды, а до того кому только не принадлежавший и даже служивший одно время зданием немецкого консульства, Морской, будто выполняя какую-то странную гимнастику, поднялся на цыпочки.

– Хочу лучше видеть, ждет меня Светлана или нет, – пояснил он Нюте, на всякий случай тоже вставшей на носочки. – Стараюсь стать повыше.

– Куда уж выше, – подмигнула та, глядя вовсе не в сторону редакции, а на кавалера, причем с явным желанием отвесить комплимент. Увы, Морскому было не до флирта: перед входом в злополучное Карла Либкнехта, 54 толпилось сейчас слишком много народу.