Женское счастье - Наталья Никишина

Первое время беседы велись в основном о детях: их неблагодарности, черствости и эгоизме… Несмотря на то что говорила больше Екатерина Васильевна, по выразительному молчанию Николая Алексеевича чувствовалось, что эта тема для него тоже больная. Сын и невестка полковника жили вместе с ним. И хотя он не опускался до жалоб на своих детей, Катенька чутким женским сердцем все-все поняла по его сдержанным вздохам. Далматинку, естественно, завела невестка, но заниматься собакой ей было некогда, и все хлопоты легли на Николая Алексеевича. А уж когда Катюша узнала, что ее собеседник растил сына один, то прониклась к нему настоящим сочувствием.

В рощице зеленела трава, солнышко пробивалось сквозь молодую листву. Шум трамваев и машин почти не доносился сюда. Николай (теперь они звали друг друга по имени и на «ты») починил старую скамейку, и парочка сидела под старой березой и час, и другой. Собаки, набегавшись, засыпали на траве, а два человека все говорили и не могли наговориться, словно в далекой юности… Катюша брала с собой термос с чаем и пирожки. Пекла их с вечера, свои фирменные, знаменитые пирожки с тремя сортами начинки, и сердце замирало: она так давно не готовила еду для мужчины… Они завтракали на свежем воздухе и уходили по домам только к полудню. Катя как-то незаметно забыла про свою любимую тему «зять-подлец» и снова стала прежней — остроумной и веселой собеседницей. Конечно, оба понимали, что это настоящий роман!

Теперь Катюша разговаривала с забавным пушистым щенком куда ласковее, чем прежде… Вместо «подлая тварь» она называла его «Русечка, мальчик мой…» С удовольствием рассказывала Николаю и другим «собачьим» знакомым об удивительно забавных привычках, милых шалостях и неподражаемой красоте пса… Теперь ее все восхищало в нем: чудесный бархатный нос, плюшевые ушки, славные толстые лапки. Русланчику позволялось запрыгивать на диван, облизывать хозяйке лицо. А она целовала его прямо в нос.

Почему-то попутно с собакой претерпевал изменения в положительную сторону образ Катиного зятя. Все чаще говорила она подругам: «Нужно признать, что наш Руслан все-таки исключительный муж!» Она поставила свадебную фотографию на столик в большой комнате. Когда к ней зашла соседка, Екатерина Васильевна, показывая фото, заметила: «Очень хорош Лилечкин муж, правда?» Соседка, которая миллион раз прямо на лестничной площадке выслушивала горестную повесть о подонке и уроде зяте, так и села на стул.

Лето близилось к концу, когда Лиля позвонила матери и сказала:

— Тут ребята знакомые хотят собаку. Можно Русика пристроить.

В ответ она услышала долгое изумленное молчание, а потом взволнованный голос мамы:

— Ты что, Лиля, сошла с ума? Хочешь оставить меня без моей единственной радости? С чего ты вообще взяла, что я могу отдать чужим людям мое сокровище!

Лиля просто не нашлась, что ответить… А Екатерина Васильевна привела дочь в еще большее замешательство, поинтересовавшись:

— Лилечка, деточка, почему вы с Русланчиком так давно не приходите? Ты ж его, наверное, совсем не кормишь… Он у меня, бедный мальчик, хоть пирожков поест досыта… В субботу приходите. Я вас с Николаем Алексеевичем познакомлю. Это один очень хороший человек. Очень.

Чувство шло на убыль, как идет на убыль лето, как клонится к закату день. Страсть уходила, оставляя чуть усталую нежность и теплоту привычки. Женя уже наизусть знала каждый Сережин жест, каждую его родинку… Глаза родные, серые, с желтым ободком по краю радужки, который делал их неожиданно яркими… Движение плеч — вольное, гибкое, когда он скидывал рубашку. И эта рубашка всегда белая, независимо от сезона. Ей все нравилось в нем: тяжелые сильные руки, крупный четкий рот, манера говорить, коротко и властно… Даже дурацкая привязанность к белым рубахам. Жене было жаль всего этого, она уже оплакивала их поцелуи и словечки, стискивания пальцев, слитое воедино дыхание. Ведь разлука была так близка, так ощутима. Она еще не знала, как они расстанутся, но понимала, что расстанутся непременно. Горестный холодок уже витал в их общем пространстве. Она не помнила, откуда появилась в ней эта убежденность в грядущем расставании, но точно знала, что всякий ее роман заканчивался этим ощущением привычной горечи. Потом будет пустая, легкая свобода… Одиночество. И кто-то другой войдет в ее жизнь… А Сережа словно не понимал неизбежности разлуки и говорил, целовал и смотрел, как обычно. Все ее мужчины хорошо понимали, что время подошло, и сами уходили от нее. То ли она становилась более капризной, то ли более ревнивой. Но так или иначе разлука, о которой Женя любила говорить с ними, приходила… А Сережа как будто не слышал этого чуть надтреснутого колокольчика, который пел вдалеке: «Разлука, разлука…» Он смотрел ей в лицо с той же ровной, надежной любовью, что и вначале, он звал ее Ежиком и Ежевикой… Он ничегошеньки не понимал… А лето уходило, медленно и важно, но все еще стояла жара, и цвели цветы, и плоды качались на ветвях…

В начале сентября из Испании приехала Аида. И начала, как обычно, тормошить Женьку и требовать, чтобы та позировала. Женька отнекивалась занятостью на работе и прочими обстоятельствами. Но Аида была не из тех, кто может отступить. Нелепая и одновременно стильная в своих длинных юбках, белых носках и пиджаках мужского покроя, косо висевших на ее тощем тельце, с седым ежиком над смуглым лицом арабского шейха, с пронзительно-синими глазами, она знала Женьку сто лет… Еще с тех времен, когда Женька подалась в модели, будучи очаровательным подростком, напоминавшим только что распустившийся цветок. Именно она, уже вполне состоявшийся фотограф, помогла Жене избежать нескольких серьезных ошибок… Модельный бизнес в стране только-только начинался. Множество сомнительного народа крутилось вблизи худеньких, длинноногих лолиток. Однажды Аида просто выдернула Женьку из объятий шикарного грузина и спросила: «О чем думает твоя мама?» Женькина мама в это время думала только о том, что сгорели их небольшие сбережения, да и вообще уже пару лет не могла прийти в себя после крушения семьи… Так что Женьку никто за ручку не водил, и помощь деловитой, знающей Аиды была очень кстати. Потом во многом благодаря ей, Аиде, Женька плюнула на модельную карьеру, закончила универ по специальности «социальная психология». И вот уже несколько лет работала в рекламном агентстве. Работа ей, в сущности, нравилась, как может нравится решение задачек, — что-то щелкало у нее в голове, и она вдруг начинала понимать, как ее решить… Работы было много, и затевать съемки с Аидой, всегда трудоемкие и выматывающие, ей было не с руки. Но Аида на правах старого друга принялась настаивать:

— Жека, ну что тебе, жалко, что ли? Отвлечешься от своих морд, слоганов дурацких… Природа… Леса… Поля…

Женька взбесилась:

— Вот сейчас все брошу и поеду с тобой в поля!

Но неожиданно на помощь Аиде пришел Сережа.

— Поедем к нам в село! — предложил он. — Ты помнишь, Ежик, какая там красота?

Женька помнила, конечно… Еще она помнила, что пилить в эти благословенные места чуть не целый день.

Аида тут же загорелась.