Ласточкино гнездо - Валерия Вербинина

Отказаться? Но под каким предлогом?

В том, что касалось его нетленок, нарком был болезненно обидчив и злопамятен, как все графоманы.

Однажды она уже попробовала уклониться от навязанной им роли, и ее невинная (как ей казалось) шутка по поводу его драматического таланта едва не обернулась разводом.

И тут в голову Гриневской пришла поистине судьбоносная мысль.

На следующий день Бориса Винтера вызвали на студию, и в кабинете директора он увидел загадочно улыбающуюся Нину Фердинандовну. На сей раз она была в простом синем костюмчике, который шила знаменитая московская портниха и который стоил годовую зарплату хорошего рабочего.

– Мне очень понравилось ваше либретто, – сказала Гриневская бархатным голосом. – Думаю, вы можете на меня рассчитывать.

Директор, с некоторым изумлением косясь на режиссера, от которого никак не ожидал такой прыти, скороговоркой заговорил о том, что сценаристы далеко ушли от первоисточника… а впрочем… хороший боевик им не помешает… и вообще…

– Но придется посоветоваться с товарищами, – веско заключил он.

Ознакомившись с текстом либретто, товарищи из Главреперткома высказали свои соображения, которые заключались в нижеследующем:

1) не задействована советская действительность (что было неудивительно, так как все события по сюжету происходили за границей);

2) не показаны забастовки и вообще состояние рабочего класса за рубежом;

3) нет мировой революции;

4) ни один из героев не внушает доверия, так как среди них нет ни рабочих, ни крестьян.

Борис сражался, как лев, но ему пришлось пойти на компромиссы. Он вписал забастовку и добавил рассказ героя Лавочкина о родителях-рабочих, который втайне рассчитывал вырезать при монтаже, но советскую действительность некуда было воткнуть, а начальство настаивало на том, чтобы ей было уделено значительное место.

– Тогда придется снимать две серии! – в запальчивости заявил Борис.

– Почему бы и нет? – задумчиво протянула Нина Фердинандовна, когда узнала об этом.

Съемка двух серий займет больше времени, а значит, у мужа не останется никаких шансов занять ее в своей никчемной пьесе.

Смирившись, Борис вместе с Мельниковым набросал либретто второй серии, действие которой частично происходило в Москве.

Тяжелее всего оказалось отбиться от мировой революции.

Борису указывали, что, например, в «Аэлите»[13] режиссер ухитрился устроить революцию даже на Марсе, а уж революция на грешной земле для кинематографиста его уровня вообще пара пустяков.

Весь измотанный бесконечными прениями, Борис без сил приходил к сценаристу и валился на кожаный диван, зажатый между двумя книжными шкафами.

Мельников называл этот диван ущельем.

Сообщники пили чай, который заваривала спокойная и рассудительная жена Михаила, придумывали, как им обойти требования идиотов с кинофабрики, и хохотали.

– Они мне все тычут «Аэлиту», – возмущался Борис, – но это же каша, черт знает что! Зачем там герой стреляет в жену? Для чего в сюжете агент МУРа? А комбриг с гармошкой, которого вывели полным идиотом? И при чем тут Марс и какая-то королева Аэлита, которую они приплели…

В итоге мировой революции удалось избежать, но линия героини Гриневской увеличилась настолько, что две серии превратились в три.

Заодно в сценарий пробрались посторонние персонажи, которых изначально там не было – например, девушка Мэри, подруга героя Голлербаха, в которую влюбляется герой Еремина.

В разгар работы над сценарием кинофабрика откомандировала Винтера в Ялту – выбирать места для будущих съемок и договариваться с местной студией о сотрудничестве.

В апреле режиссер прибыл на место; с ним приехал оператор Нольде, сценарист Мельников, художник Леонид Усольцев и еще несколько человек, включая уполномоченного Зарецкого.

Борис, насупившись и заложив руки в карманы, ходил по набережной и думал, что здесь когда-то гуляла дама с собачкой и до сих пор неподалеку стоит дом, который построил для себя Чехов, но ровным счетом ничего чеховского в городе не ощущалось.

Здесь царил странный дух – отчасти провинциальный, отчасти больничный, потому что многие старые виллы были преобразованы в санатории для туберкулезников.

Афиши на тумбах анонсировали фильмы, которые в Москве не шли уже несколько лет.

На машине местной кинофабрики с шофером Кешей Борис, Михаил и Эдмунд Адамович объехали город и окрестности, намечая точки для съемок.

Как-то Борис заметил окруженный запущенным садом старый дом, большой и красивый, но с виду необитаемый.

Отчасти он напоминал итальянское палаццо, но отдельные элементы явно были вдохновлены модерном и готикой.

Кеша объяснил, что это бывшее имение барона Розена, что оно долго стояло заброшенное, но говорят, что скоро здесь будет очередной санаторий.

– А где сейчас прежние владельцы? – спросил Михаил.

Кеша пожал плечами.

– Старый барон бежал за границу и там умер, молодого убили в войну. Да какая разница?

Сторожа не хотели их пускать, но Борису все же удалось добиться разрешения осмотреть дом и сад.

Чем дальше, тем больше ему здесь нравилось.

Фонтан в саду давно не действовал, но его можно было починить. Из беседки-ротонды, расположенной на скале, открывался великолепный вид.

Сам дом, к сожалению, сохранился не в лучшем состоянии и требовал ремонта как снаружи, так и изнутри. Тем не менее Борис решил, что это было бы отличное место для съемок, если хоть как-то привести его в порядок, и поделился своими мыслями со спутниками.

– Надо будет Нину Фердинандовну подключить, – сказал сценарист.

На обратном пути они заехали на почтамт, и Борис отправил жене наркома телеграмму.

Вечером соавторы сидели в номере, дополняя сценарий и вписывая отдельные эпизоды согласно местам, в которых собирались снимать.

Дивный ялтинский воздух вливался в открытое окно, из которого было видно кусочек набережной и море, наискось рассеченное лунной дорожкой. Михаил предложил на сегодня окончить работу, и оба закурили трубки.

– Я думал, будет гораздо хуже, – признался сценарист.

Борис поглядел на него с недоумением.

– Ты о чем?

Поначалу они придерживались обращения на «вы», но, проработав какое-то время бок о бок, и сами не заметили, как перешли на «ты».

– Тут же совсем недавно шла война, – напомнил сценарист. – И дом, который тебе так понравился, обстреливали. Ты видел следы пуль на стенах?